– Ну, на негра ты не шибко тянешь. Но нюхаешь в правильном направлении.

– Разжуй?

– С мест информация поступает. За сучьи темы. Про то, что режете вы залетающих в лагеря фронтовичков так, что свист стоит и пиджак заворачивается. И есть у меня такое опасение, что это пока цветочки. Ягодки, они впереди будут. Вот закончится скоро война, и тогда уж вы по-настоящему, по-взрослому начнете статусами своими воровскими, аки членами в бане, меряться. А у парнишки самое что ни есть «автоматчицкое» прошлое. Под такой салат суки его прямо от ворот к себе подгребут. После чего, при первом удобном случае, ваши горло перережут. Я правильно расклад понимаю?

– Если не касаться за нюансы – вполне. Сразу видно образованного человека.

– Так вышло, что, кроме тебя, Чибис, мне больше попросить некого. Посему… Если сможешь, пригляди за парнем? А я в свою очередь… Скажи, чем могу? В рамках разумного, конечно.

– А что ты мне можешь предложить, начальник? На волю ведь не выпустишь?

– Нет. На волю не выпущу.

– А, окромя воли, остальное у меня есть.

– Могу свиданку с бабой организовать, – взялся вслух прикидывать варианты Яровой. – Оно, конечно, не положено – ни тебе, ни мне. Но, обещаю, не узнает никто.

– Только мы вдвоем, да ты со свечкой? Интересный пейзаж. Надо будет обмозговать.

– Я перед тобой лукавить не буду. Ты, конечно, запросто можешь меня наколоть. На этап уйдете, и – привет, никто контролировать, проверять, как оно там дальше сложится, не станет. Но пойми! Не заслуживает этот парень сдохнуть ни за понюх табаку. Он… очень правильный он парнишка.

Последние слова Яровой произнес с неподдельной болью, что не ускользнуло от чуткого уха Чибиса.

– Правильный, говоришь? Так это смотря по каким понятиям.

– По любым! И по нашим, и по вашим! – продолжил наращивать градус Павел. – Он волченыш еще совсем. Не выживет он там, по первости, в одиночку. Ты только поначалу за ним пригляди, а? А дальше сам сдюжит. У парня навыки выживания отменные – через такое прошел, что… у-у-у-у. Нутром чую – выкарабкается. Лишь бы с самого начала лапы не перебили.

Здесь Яровой устало выдохнул и потянулся за папиросами:

– Вот такой будет мой сказ, Чибис. А теперь от тебя слова ответного жду… Да возьми ты уже папиросу! Хорош кобениться!..

И трех часов не прошло, как Чибис был возвращен обратно в «Кресты». В некогда главную тюрьму Российской империи, изначально задумывавшуюся как одиночную. «Преступник – это, без сомнения, грешник, – так в 1880-е рассуждал чешских корней архитектор Антоний Томишко, приступая к исполнению государева заказа на строительство нового столичного пенитенциарного учреждения. – А единственный путь грешника – покаяние. Иначе на его жизни можно ставить крест». По дерзновенному замыслу архитектора, одиночная камера должна была стать для затворника монашеской кельей, местом для молитвы о прощении.

Много невской воды утекло с тех пор. И на не меньшем количестве узников, прошедших через «Кресты», государство поставило жирный крест. Отныне одна только робкая попытка молитвы вызывала в этих стенах гомерический хохот сокамерников. Исчезли как класс и камеры-одиночки. Так, например, та, куда поздним вечером после разговора с Яровым перевели Чибиса, была заселена шестью сидельцами. И по местным меркам это считалось более чем сносными условиями казенного общежития…