– Да нет. Ты это… не обижайся. Просто видуха у тебя самая что ни есть доходяжная.

– Посмотрел бы я на тебя! После десять суток ехамши, двое дней не жрамши.

– Ладно. Я Филька. Айда, Барон, чапай за мной. Будет тебе Халид…

Они побрели рыночными закоулочками и неведомыми обычным посетителям тропами, потом нырнули в какую-то щель и вышли к двухэтажному полузаброшенному складскому зданию. Обогнув его, остановились возле обледенелых ступенек, ведущих вниз, в подвальное помещение.

Филька присел на корточки и постучал в расположенное почти вровень с землей окошко. Занавеска с той стороны приоткрылась, но мелькнувшего в окошке лица Юрий разглядеть не успел.

– Здесь обожди, – приказал Филька, спускаясь по ступенькам на звук открывшейся двери.

Юрка остался стоять на морозе, притоптывая и озираясь.

Пару минут спустя дверь внизу снова скрипнула:

– Эй, Барон! Заваливай!..

От растаявших валенок Юрки уже натекла приличная лужа, а сидящий за столом старик, щурясь, продолжал изучать привезенную из лагеря маляву. Она же – рекомендательное письмо. Закончив наконец чтение, старик снял очки и посмотрел на стоящего перед ним Юрку умным, внимательным взглядом.

– Считай, удывил, да… Так ты, выходит, самаго Чибыса знал?

– Знал. Он… был моим… ну, навроде наставника. Кушали вместе.

– О! Кстаты! – спохватился старик. – Филька! Беги до Катэрыны! Пусть па-быстраму гарячего саабразит. Видышь, человек с дароги? Замерз совсэм.

– Понял. Щас сделаем.

Филька набросил на плечи ватник и метнулся на улицу.

– И как тэбе Чибис паказался?

– Умный человек. И сильный. Его боялись все, даже вохра. Порой складывалось ощущение, что зона подчинялась Чибису полностью. При этом не ругался матом, в последнее время даже не курил… Я… я гордился дружбой с ним. И очень многое взял от него.

– Паследний раз кагда виделысь?

– Давно. В январе 47-го. А после меня в другой лагерь этапировали.

– Знаешь, что его…

– Слышал, – хмуро подтвердил Юрий. – Но за подробности не в курсе.

– Да и не нужна тэбе их знать. Падробнасти. Крепче спать будешь… Да-а-а… Да ты садись, Барон, атдыхай. Щас Катэрына, туда-сюда, пакушать принесет. Она здесь рядом, в сталовке работает… Извини, водки пака не предлагаю – в мамент развезет. Сперва щей пахлебаешь, гарячих, а патом уже водку пить станем.

– Тут, Халид, вот какое дело, – заговорил Юрий, подсаживаясь к столу. – Я ведь тебя еще в сентябре 44-го хотел сыскать. Даже билет до Москвы на руках имелся. Но – не получилось. В тот же день меня мусорá и приняли.

– А зачем? Хател?

– Хотел рассказать о том, как погиб твой ленинградский племянник.

– Гэйка?

– Он. Мы с ним в самом начале блокады закорешились. А в марте 42-го вместе, на рывок, из Ленинграда уходили.

После того как Юрка, умолчав ряд нюансов, пересказал подробности их зимнего побега, смертельно споткнувшегося на заснеженном минном поле, Халид долго молчал.

– Эх, Гэйка-Гэйка… Виноват я перед их семьей. Пэред мамой его винават… Нада была еще тагда, до вайны, парня к сэбе забрать. К делу приспасобить. Глядышь, может, жывой остался, туда-суда…

Скрипнула входная дверь, и в подвальную каморку вкатилась румяная, пухленькая молодуха лет тридцати.