Она прервалась. Потом закончила:

– И я это сделала. Теперь он в Капище.

Шэдвелл молчал.

– Оставайся здесь, – еще раз предупредила она и вышла.

Капище. Еще одна из загадок Колдуньи. Когда-то это был центр ее культа, где ей поклонялись, как богине. Но жажда обладания Фугой сослужила ей плохую службу. Враги обвинили ее в измене и в бесчисленных преступлениях, начавшихся с материнской утробы. Произошла кровавая распря, о которой Шэдвелл мало что знал, и Иммаколата была изгнана из Фуги – задолго до появления ковра.

Изгнание не смягчило ее нрава, и ее пребывание среди Кукушат превратилось в цепь бесконечных кровопролитий. Ей еще поклонялись кое-где под дюжиной странных имен – Черная Мадонна, Владычица Скорбей, Мать Зла, – но она сама стала жертвой своих привычек и постепенно впадала в безумие, находя в нем убежище от суетной жизни Королевства.

В таком состоянии ее и нашел Шэдвелл. Ее странное поведение и разговоры, а потом и другое, убедили его в том, что именно она может дать ему желанное могущество.

И вот они здесь. У ковра, где заключены все чудеса, оставшиеся в мире.

Он дошел до середины, разглядывая стилизованные облака Круговерти. Сколько ночей он лежал без сна, думая, как должен чувствовать себя человек, оказавшийся там. Как Бог, может быть? Или как дьявол?

От этих мыслей его отвлек дикий вой из соседней комнаты. Лампа внезапно мигнула и погасла, будто темнота всосала ее в себя.

Он отошел к стене и сел. Сколько еще ждать?

Было еще темно, когда – через несколько часов, как ему показалось, – дверь отворилась.

За ней зияла тьма. Оттуда раздался голос Иммаколаты:

– Входи.

Он встал и заглянул в дверь. В лицо ему ударило жаром, как из печи, где жарилась человеческая плоть.

Невдалеке от себя он мог разглядеть Иммаколату, стоящую или парящую в воздухе.

– Смотри. Вот наш Палач.

Шэдвелл сперва ничего не видел. Потом что-то отделилось от стены и поплыло, не касаясь пола, к нему, подсвеченное гнойным желтым мерцанием.

Теперь он разглядел Палача.

Трудно было поверить, что он когда-то был человеком. Хирурги, о которых говорила Иммаколата, изменили его анатомию, и он висел в воздухе, как пальто на вешалке. Его верхние конечности, цепь хрящей, опутанных блестящими сухожилиями, были раскинуты в стороны. Шэдвелл едва не закричал, когда увидел голову Палача и понял, что с ним сделали Хирурги.

Они выпотрошили его. Вынули из тела все кости, оставив нечто, более подходящее для моря, чем для суши, пародию на человека, вызванную из своего мрачного обиталища зловещим колдовством сестер. Его лишенная черепа голова раздувалась, постоянно меняя форму – то это были сплошь блестящие, безумные глаза, то челюсти, распахнутые в жалобном вопле.

– Tсc, – сказала ему Иммаколата.

Палач вздрогнул и вытянул вперед руки, будто желая задушить свою мучительницу. Но он замолчал.

– Домвилл, ты ведь когда-то утверждал, что любишь меня?

Он замотал головой, как бы в ужасе от того, к чему привело его это чувство.

– Я решила дать тебе немного жизни. И достаточно сил, чтобы смести с лица земли этот поганый город. Так докажи свою любовь ко мне.