– Но ехать в тюрьму?! Ты же учительница.

– Ну, тогда считай, что это производственная практика такая. В реально плохом месте.

Лорен не улыбнулась. Губы ее сжались в тонкую линию и опустились полумесяцем, придавая ей комическое выражение – она была похожа на грустного клоуна.

– Ты не можешь ехать одна.

– Нет, могу.

– Нет, не можешь.

– Тогда не отпускай меня одну, – сказала Кристина и подмигнула.

– Мам, я дома, – крикнула Кристина, входя в гостиную, потому что ее родители, видимо, были в кухне и не слышали, как она открыла дверь.

Они постоянно оставляли входную дверь незапертой, что ее жутко бесило. Они все еще жили в Милдтауне, там, где она выросла – и считали, что он по-прежнему безопасен, а она в последнее время чувствовала, что родители совершенно не защищены – их охраной был чихуахуа по имени Ральф Маус. Кристина беспокоилась о них, хотя главной причиной для беспокойства была прогрессирующая болезнь отца – Альцгеймер. Все казалось теперь таким неустойчивым, таким хрупким.

Она закрыла дверь и защелкнула замок, укрываясь от всех тревог внешнего мира.

– Мы в кухне! – позвала мать, хотя это было совершенно излишне, потому что у них, как прекрасно помнила Кристина, была только одна комната, а чаще всего они втроем сидели за круглым пластиковым столом на солнечной кухне, которую Кристина считала всегда очень уютной. Кристина не понимала, что у них небольшой, а точнее – очень маленький и тесный дом, до самой средней школы, когда ей довелось побывать в домах своих школьных приятелей. У них были гостиные и семейные комнаты, а еще кухни, но Кристина совершенно не понимала, зачем это нужно – потому что в доме Мюрреев семейной комнатой была кухня.

– Привет, ребята, – Кристина вошла на кухню, бросила сумочку, пакеты и ключи на тумбочку и направилась к матери, которая встала со своего места рядом с отцом Кристины, раскрыв объятия.

– А вот и моя девочка! Как ты себя чувствуешь, милая? – мать заключила ее в объятия, затем отстранилась, улыбаясь.

Урожденная Джорджина Малдонадо была когда-то Королевой старшей школы в ее родном Провиденсе. Ее называли Джиджет – потому что она была похожа на актрису Салли Филд: такая же открытая, дружелюбная улыбка, широко расставленные карие, теплого оттенка глаза, густые, темно-каштановые волосы, обычно стянутые в конский хвостик на затылке – даже сейчас.

– Я отлично себя чувствую, мам. А как ваши дела?

– Мы хорошо, хорошо.

Матери было шестьдесят пять лет, но энергии ее с лихвой хватило бы на двух женщин помоложе, а улыбка оставалась все такой же ослепительной. Она хорошо сохранилась благодаря физическим упражнениям, но виски посеребрила седина – в последнее время на ее долю выпало немало испытаний. Кристина очень переживала, что не успели ее родители выйти на пенсию – как отец заболел и маме пришлось стать сиделкой.

– Может быть, вы все-таки будете закрывать входную дверь?

– Ай, пфффф. – Мать махнула ей в сторону стула. – Садись, дай ногам отдохнуть. Ты же все время куда-нибудь да бежишь.

– Мам, представляешь – я ушла из школы.

– О боже, уже? – мама изумленно расширила глаза. – И как тебе без работы? Нормально? Или грустишь?