Оба долго молчали. Наконец Ромка хмуро спросил:

– Ты это… До смерти решил голодать или как? Никита не ответил. Ромка вздохнул.

– Мне, что ли, тоже с тобой голодовку объявить? – Шлвил он с тоской в голосе.

Кляпов удивленно повернул к нему голову.

– А вам-то с чего? – неприязненно осведомился он.

Ромка уныло боднул колени.

– Скучно… – сказал он. – И не спится ни фига!

– Странно, – заметил Никита. – Уж, казалось бы, вам-то!

Ромка отнял лоб от колена и с вялым интересом посмотрел на Никиту Кляпова.

– А чего это ты ко мне на «вы»? Давай на «ты»…

– А я со всем этим миром на «вы», – объяснил Никита. – Я не хочу с ним близких отношений…

– А-а… – Ромка уважительно взглянул на собеседника, хотя вряд ли что понял из его последних слов. – А на дедка не обижайся. Он сам потом жалел, что насчет мумий загнул… Он вообще-то ничего дедок, хороший…

Произнесено все это было довольно уныло и сопровождалось еще одним удрученным вздохом.

– Был сегодня в «конуре», – продолжал Ромка. – Сигарету хотел измыслить – ни фига! Так, цемент какой-то сыплется…, И чего я в эту тарелку влез?

Он было задумался, как вдруг унылая физиономия его оживилась и стала совершенно разбойничьей.

– Во! – сказал он. – Точно! Пойду сейчас в незаселенку…

– Простите, куда? – не понял Кляпов.

– Ну где не живет никто… Оборву пару этих… световодов… Крест-накрест – и перемкну на фиг!

– Зачем? – пораженно спросил Никита. Ромка поднялся, недобро ухмыляясь.

– А так! – бесшабашно отвечал он. – Для интереса. Может, опять какой прикол получится.

Утро началось со скандала и скандалом продолжилось. Грозный рев Леши Баптиста ворвался во сны так неожиданно, что Никита Кляпов, по правде сказать, испугался. Несколько секунд он со страхом глядел на склонившееся над ним искаженное чугунно-сизое лицо Леши, но вдруг вспомнил, что бояться ему теперь, собственно, нечего, – и снова закрыл глаза.

– Твоя работа? – неистово гремело над ним. – Твоя работа, я тебя спрашиваю? Нет, ты глаза не закрывай! Ты ответь!

Никита лежал в темноте и развлекал себя тем, что жмурился то плотно, то слабо, отчего под веками возникало причудливое пятно, становясь то пронзительно-синим, то тускло-багровым.

– Чего разорался? – произнес из пятнистой темноты недовольный голос Василия.

– Над завалинкой – видел? Видел, что выдолбили?

– Нет… А чего там?

– Ну пойди посмотри!

– Так а он тут при чем?

– А чего он тут лежит!

Кто-то издал негромкое рычание. Наверное, Василий.

– Ты читать умеешь? – тихо проскрежетал его голос, и Никита представил себе упрямо склоненный лоб Василия и суровый взгляд из-под сведенных бровей.

– Ну? – озадаченно отозвался голос Леши Баптиста.

Дальше, наверное, Василий увлек его в сторонку, и расслышать, что они там говорят, стало весьма трудно.

– …голодовку объявил. Станет он тебе стены похабить!

– Как голодовку? – оторопело переспрашивал Леша. – Я думал, хохма… Так он серьезно, что ли?..

Голоса удалились, и Никита снова открыл глаза. Утро имело странный изумрудный оттенок, а верхушки опор отдавали рыжиной. Невольно вспомнился ночной разговор с разочарованным Ромкой. Что-то он там собирался перемкнуть… Может, и впрямь перемкнул?