мышонок. Лакс был человеком сообразительным и должен был понять намек. К тому же мы ведь у него действительно сидели вместе в клетке. Написав всем, что я охотно бы с ними встретился, я то же самое спокойно написал и ему, добавив благодарность за оказанное внимание, а в постскриптуме передал наилучшие пожелания от миссис П.Псиллиум. Так вот, Plantago Psyllium — латинское название сухой пыльцы растения, и если бы цензоры Агентства заглянули в словарь Уэбстера либо в энциклопедию, то непременно узнали, что так же называется и средство для очищения желудка. Сомневаюсь, чтобы им было что-нибудь известно о пыли с Луны. Возможно, Лакс-Гулиборц тоже о пыли не знал, тогда открытка оказалась бы холостым выстрелом, но большего я позволить себе не мог. Шапиро я звонить не стал, Грамер не пытался заговаривать со мной, полдня я провел возле бассейна, а с тех пор, как поговорил со своей второй половиной, она сохраняла полное спокойствие. Только вечером, перед тем как заснуть, я обменялся с нею несколькими фразами. С запозданием мне пришло в голову, что, может, лучше было бы послать Лаксу открытку с попугаем, а не с совой, но дело уже было сделано, оставалось только ждать. Прошел день, второй, третий, ничего не происходило. Дважды возле фонтана в саду я раскачивался на скамье-качелях под балдахином с Грамером, но он даже не пытался возвращаться к этой теме. У меня было ощущение, что он тоже чего-то ждет. Он потел, сопел, стонал, жаловался на ревматизм, явно был не в духе. От скуки я вечерами смотрел телевизор и проглядывал прессу. Лунное Агентство занималось психотерапией, сообщая, что-де анализ данных лунной разведки продвигается и никаких отклонений и аварий в секторах не обнаружено. У газетчиков эти ни о чем не говорящие коммюнике вызывали возмущение, они требовали, чтобы специальная комиссия ООН выслушала директора Агентства и руководителей отделов, добивались проведения пресс-конференций, чтобы получить пояснения по вопросам, вызывающим беспокойство общественности. А в общем-то походило на то, что никто ничего не знал.

Вечерами ко мне забегал Рассел, тот молодой этнолог, который собирался написать работу о верованиях и обычаях миллионеров. Большую часть материалов составляли беседы с Грамером, однако я не мог сказать ему, чего они стоят: ведь Грамер только играл роль креза, настоящие же миллиардеры, особенно техасские, были скучны до тошноты. На простых миллионеров они смотрели свысока. У них были собственные секретари, которые жили здесь же, в санатории, массажисты, гориллы, каждый размещался в отдельном павильоне. Павильоны охранялись так, что Расселу пришлось оборудовать у меня на чердаке специальную обсерваторию с перископической подзорной трубой, чтобы на худой конец хотя бы заглядывать к ним в окна. Он был в отчаянии, потому что ничего оригинального спятившие миллиардеры не делали. Не зная, чем себя занять, Рассел спускался ко мне по лесенке, чтобы поболтать по-человечески. Благосостояние, распространившееся после перебазирования вооружений на Луну, вкупе с автоматизацией производства повлекло за собой неприятные явления. Рассел именовал их «эпохой пещерной электроники». Ширилась неграмотность, тем более что даже чеки уже никому не надо было подписывать, достаточно было оттиска пальца, остальным занимались компьютеры-считчики. Американская медицинская ассоциация окончательно проиграла схватку за спасение профессии врача, потому что компьютеры ставили все более точные диагнозы и отличались бесконечным терпением при выслушивании пациентов. Компьютеризованный секс тоже оказался в опасности. Изощренные в эротике аппараты вытесняло чрезвычайно простое устройство, так называемый оргиак. Оно выглядело, как наушники из трех частей с маленькими электродами, которые надевались на голову, и имело рукоятку, напоминающую детский револьвер. Нажимая на курок, человек испытывал величайшее наслаждение, так как определенным образом подобранные колебания раздражали соответствующие центры в глубине мозга, не нужно было ни о чем заботиться, трудиться до седьмого пота, тратиться на содержание дистантника или дистантки, не говоря уже об обычных ухаживаниях или матримониальных обязанностях. Оргиаки захлестывали рынок, а кому хотелось иметь наилучшим образом подогнанный, шел на примерку, разумеется, не к какому-то там сексологу, а в центр РО (расчетного оргазма). И хотя «Джинандроникс» и другие фирмы, изготовлявшие уже кроме синтефамок ангелов, ангелиц, наяд, русалок и микронимфоманок, из шкуры лезли вон, прозвав «Orgiastics Inc.» «Onanistic Inc.», – это не очень-то помогало при сбыте. В большинстве промышленно развитых стран ликвидировали всеобщее обязательное образование. «Быть ребенком, – гласила доктрина дешколяризации, – все равно что быть осужденным на ежедневное заточение в камере психических пыток, именуемых обучением». Только сумасшедшему потребно знать, сколько мужских сорочек можно сшить из 18 метров ситца, если на одну сорочку уходит 7/8 метра, или же – с какой скоростью столкнутся два поезда, если первый из них ведет со скоростью 180 километров в час восьмидесятилетний пьяный машинист с насморком, а второй – со скоростью на 54/8 километра в час меньше ведет дальтоник, при условии, что на 23 километра пути приходится 43,7 семафора доавтоматической эры.