Я почти забыла о страхе, когда поняла, что ужасно хочу писать. Ненавижу писать на горшок. Но снаружи поджидает какой-то непонятный ужас. Я хорошенько обдумала эту возможность. Нет, если уж встречаться с чудовищами, гораздо лучше сначала пописать. С другой стороны, фарфоровый ночной горшок, наверно, очень холодный, просто ледяной. Я взвесила все обстоятельства, нащупала под кроватью горшок, присела и ухитрилась пописать, не прикасаясь к нему. Так-то лучше. Теперь и чудовища не страшны.

Я решительно направилась к окну. Расправила плечи, как солдат на параде, глубоко вдохнула и отдёрнула занавеску.

Идеально-ровное белое одеяло накрыло траву, деревья, улицу. Всюду, куда хватало глаз, расстилалось сплошное, нетронутое, неподвижное белое покрывало. Это он! Снег. Что же ещё? Конечно, снег.

Это не конец света. Скорее, начало.

Я оглядела комнату. Привычные предметы в странном освещении: стеклянный ящичек с гнёздышком колибри, Дневник в красной обложке, коллекция бабочек.

Я влезла в пуховые тапочки, натянула тёплый халат прямо на ночнушку. Обошла скрипящую половицу, осторожно открыла дверь, но она всё равно громко скрипнула в тишине. Прежде чем спуститься, подождала, не выглянет ли кто. Ни звука. Вот и хорошо.

Весь снег – только для меня.

Я вышла на веранду. Поплотнее запахнула халат. Неужели может быть так холодно? Я глубоко вдохнула. Воздух резал, как нож. Изо рта вырвалось облачко пара. Я попыталась его схватить, но не успела, облачко растаяло. Тишина вокруг. Слышно только, как воздух со свистом вырывается из лёгких да как колотится сердце. В серебристом небе не видно птиц, на деревьях нет белок, нет ни собак, ни опоссумов. Куда исчезло всё живое? Безжизненный пейзаж кажется одновременно и прекрасным, и зловещим.

Вдруг из-за дерева показался молодой койот. Он мягко поднимал каждую лапу и стряхивал снег, прежде чем осторожно поставить её обратно. Шаг, взмах, пауза… шаг, взмах, пауза… И на морде написано такое отвращение, что я расхохоталась. Он вздрогнул, заметил меня, и, клянусь, ему тоже стало смешно. Он медленно повернулся и пошёл обратно, стараясь ступать след в след. Так же – шаг, взмах, пауза.

Ну если койот может пройти по снегу, то и я смогу. Я начала спускаться с крыльца. Снег оказался рыхлым, а не твёрдым, как лёд. Он поддавался под ногами и скрипел при каждом шаге. Тапки сейчас же промокли, пару раз я поскользнулась и чуть не упала, но всё это ерунда. Я протоптала дорожку вниз по ступенькам и оглянулась на свои следы. Они на глазах превращались в лужицы с водой. Предо мной расстилался нетронутый снег. Смею ли я нарушить это совершенство? Осквернить его своим присутствием?

Думаю, да. Я принимаю великий дар нового века – чудо этого мгновения. Ещё минута, ещё несколько драгоценных секунд, и начнётся суматоха, крики вдребезги разобьют тишину, на снегу появятся новые следы. Подобрав рубашку, я бегу бегом по дорожке, скольжу, чуть не падаю, радуюсь, как сумасшедшая. И плевать, как я при этом выгляжу. Я бегу по улице, где ещё нет ни одного следа от колёс, продираюсь через присыпанные белым кусты, сворачиваю к реке. Бегу мимо пеканового дерева под снегом. Розовато-коричневая сердцевина дупла – единственный цвет, оставшийся в чёрно-белом мире.