Наконец, двое друзей достигали дома Тапкина и хором интересовались у слуги, вернулся ли уже британский лорд из дворца. Увы - его почему-то неизменно не оказывалось.

- Какая жалость,- сокрушался аббат. - Нам так хотелось сравнить сэра Тапкина и вот этого рикшу. Де Перастини кажется, будто они очень похожи.

- Не могу знать, ваше преподобие,- вежливо отвечал слуга британца.

- Спустись-ка, малый,- приказывал де Перастини,- разгляди-ка хорошенько нашего рикшу - как по-твоему, он похож на твоего хозяина?

Малый, взяв фонарь, сходил вниз и оглядывал рикшу со всех сторон.

- Как ты считаешь, это твой хозяин лорд Тапкин, да? - кротко спрашивал аббат.

- Что вы, ваше преподобие,- кланяясь, отвечал слуга,- разве лорд пойдет в рикши.

- По-твоему, только какой-нибудь шаромыжник из европейцев способен наняться рикшей? - спрашивал аббат Крюшон.

- Вам видней, господа,- осторожно отвечал слуга британца.

- Ну, так вели же этому притворщику, чтобы он вез меня домой,- говорил аббат и крестил склонившегося слугу. - Да! - окликал он, уже отъехав.- Когда приедет лорд Тапкин, передай ему, что был аббат, что он ему кланяется, очень жалеет, что не застал, а еще спрашивает, как его здоровье и пусть он соблюдает пост, потому что это вместо диеты, аббат печется о его же здоровьи,- ну, запомнил?

- Передам, ваше преподобие,- кланяясь, отвечал слуга.

Дорогой до дому аббат со своим другом еще раз обсуждали причины задержки английского посла во дворце. Де Перастини приходил к выводу, что лорд Тапкин заблудился во дворцовом саду, а аббат тревожился, не съела ли британца акула-крокодил. Затем рикша развозил их по домам, а куда он девался после - этого двое друзей не знали и знать не хотели.

Ну, а на следующий день это повторялось с разными вариациями. Конечно же, и во дворце все старались выказать аббату всяческое уважение и участие. Император в особенности старался обласкать Крюшона. Он полюбил беседы с ним и часами мог слушать рассказы аббата о его жизни в монастыре и повадках его братии. Эти беседы отвлекали аббата от горестной утраты и оживляли его печальное сердце. Но часто посреди сладостных возвращений ко временам юности аббат вдруг замолкал и начинал тяжело вздыхать.

- Вы снова загрустили о своем друге графе Артуа? - участливо интересовался император или императрица, в то время как круг придворных, затаив дыхание, ожидал продолжение повести о таинственном брате Изабелле.

- Ах, нет, ваше величество,- грустно отвечал аббат.

- А, понимаю! - догадывалась императрица. - Наверное, вы томитесь по брату Изабелле, ведь так?

- Ах, государыня, нет! - вздыхал аббат Крюшон. - То есть, вы правы - я очень скучаю по брату Изабелле и беспокоюсь, как там разрешилась опухоль в его животе... Но не в том дело.

- Так в чем же?

- Ваше величество,- всхлипнув, молвил аббат,- я тяжело скорблю о безумствах нашего несчастного короля Луи и опасаюсь, как бы он чего не сотворил с милой далекой Францией, моей прекрасной родиной...

- А что такое с королем Луи? - удивился император. - По-моему, он жив-здоров, вот и письмо недавно прислал... Не сам, правда, писал, а по его просьбе этот, как его... ну, козел тот...