И видя, что разгоряченные адреналином бойцы никак не реагируют, дважды нажал на спуск, вытянув руку над головой. На открытом пространстве пистолетные выстрелы прозвучали совсем негромко, словно резкие хлопки. Помогло. Пехотинцы неохотно оборачивались, опуская занесенные для удара винтовки. На раскрасневшихся угрюмых лицах – злая решимость и нескрываемое раздражение. Собственно, чему удивляться? Несмотря на полученное при переаттестации звание сержанта госбезопасности, сейчас на его петлицах красовалась пара обычных лейтенантских кубарей, что и соответствовало нынешнему званию. Вот и выходит, что подбежал какой-то незнакомый командир не шибко высокого звания, пистолетом размахивает…

– Прекратить! Отойти от пленного на три шага! Опустить оружие! Ну?!

Переглянувшись, красноармейцы повиновались. Карпышев, по дуге обойдя столпившихся бойцов, присел возле пленного. Быстро осмотрев летуна и заодно сняв с него полевую сумку, показал Сашке оттопыренный большой палец, мол, все в порядке, живой. Вот и хорошо, одной проблемой меньше. Вовремя успели. А то, что фрица слегка помяли, – даже неплохо, посговорчивей на допросе будет.

– Виноват, товарищ лейтенант! – растолкав красноармейцев, отчеканил старшина, одернув шинель и вытянувшись по стойке смирно. – Не слышали, как вы подошли. Увидали, как фриц приземлился, вот и побегли. Чтобы, значится, в плен супостата взять. Виноват.

Гулькин опустил пистолет, на ощупь спустив курок с боевого взвода, и убрал оружие в кобуру. Продолжая контролировать боковым зрением немца, в упор взглянул на старшину. Тот глядел на него прямо и открыто, не пряча глаз, в глубине которых мелькали задорные искорки. И, словно бы невзначай, отогнул полу шинели так, чтобы на гимнастерке стала заметна медаль «За отвагу» на потертой серой с синей окантовкой ленточке. Вот зараза, и не боится ведь ничуточки! Интересно, почему? Смелый? Или просто на рожон лезет? С другой стороны, понятно, зачем медаль показал: заприметил их собственные награды, вот и намекает, что тоже опытный фронтовик, успел повоевать. Вроде свои люди, все такое прочее… Ну, и как ему сейчас поступить? Он ведь особист, как ни крути, просто обязан со всей строгостью отреагировать. С другой стороны, прекрасно ведь понимает, что мужики не за просто так фрица прикладами забить собирались. Натерпелась пехота от немецких бомбардировщиков, которые ее раз за разом с землей мешают. Так что нет тут никакой особой вины. Это война…

Выручил подошедший Карпышев, аккуратно оттерший командира плечом:

– Вольно, товарищи бойцы. И лица попроще, что ли, не стойте, словно памятники гранитные. Ну, все успокоились? Мы с товарищем лейтенантом – представители особого отдела фронта. – Виктор раскрыл удостоверение, позволив пехотинцу вчитаться в содержание. – Потому приказываю: пленного доставить к эшелону для допроса, головой отвечаешь. Парашют, личные вещи, коль таковые имеются, подобрать. Поступаете в наше распоряжение, пойдем остальных фрицев искать. Вопросы? Вопросов нет. Старшина?

– Слушаю, товарищ командир! – снова вытянулся тот. На сей раз его лицо оказалось абсолютно серьезным. Понятное дело, не ожидал, что незнакомые лейтенанты, судя по знакам различия, такие же пехотинцы, вдруг окажутся сотрудниками контрразведки…