Хаджар вздрогнул. ”Хиджи” — на языке кочевников это означало “злой волчонок”. Так Примус дразнил Хаджара в далеком детстве.

— Да, — кивнул Хаджар, — пора.

Примус прикрыл глаза. Он выставил палаш горизонтально перед собой, и вокруг него поднялось торнадо черной энергии. Огромный вихрь, собранный из остатков резерва энергии и жизненных сил непосредственно самого Примуса.

На глазах Хаджара кожа короля серела, покрывалась пигментными пятнами. Густые волосы редели, выпадая, зубы желтели, а белки глаз становились мутными.

Вихрь уплотнялся, сжимался, пока не сместился от самого Примуса к его мечу. Вспыхнул черным ветром, будто огнем, палаш. Примус открыл глаза и в тот же миг с кончика меча сорвался черный, тонкий луч. С немыслимой скоростью он преодолел расстояние и в глазах Примуса вспыхнул свет триумфа.

Луч истаял только на расстоянии в сотню шагов, где-то над площадью, где собирались сжечь генерала. Сам же Хаджар держался за правый бок, недоумевая, почему все удары приходятся именно на него.

Кровь ручьем била сквозь пальцы. Ровная, широкая, сквозная рана осталась на теле Хаджара. Он даже не мог прикрыть ее ладонью.

Внезапно триумф в глазах Примуса сменился пониманием, а затем и готовностью встретить свою судьбу.

— Атикус хорошо тебя науч…

Договорить король не успел. Хаджар мысленно представил перед собой образ спрятанного в реке мира духа меча. Затем, используя остатки энергии, сделал простой выпад Лунным Стеблем.

Меч, не выдержав энергии, треснул и обернулся облаком стальной пыли. Но перед там как исчезнуть, Лунный Стебель успел выдать почти невидимый, едва заметный, призрачный меч, пронзивший Примуса.

От этого удара король, покачнувшись, упал с балкона. А вся восточная сторона дворца покрылась сетью длинных разрезов, оставленных, казалось бы, таким слабым призрачным мечом. Затем половина дворца задрожала и начала осыпаться.

— Отец! — прозвучал крик со стороны уцелевшей лестницы.

Хаджар грязно выругался.

По ней, в броне матери, сбегала Элейн, держащая белый меч далеких предков. Вокруг нее поднималось горячее оранжевое пламя, а в глазах помимо слез пылала ярость.

— Убийца! — закричала она, направляя клинок в сторону Хаджара.

Примус не видел, что происходит во дворце. Он, упав с балкона, покатился под холм. Он чувствовал, как жизнь покидает его. Утекает, будто песок из разбитых часов.

Затем вспышка боли. Падение Примуса остановил старый камень, обвитый плющом.

— Брат. — Сквозь боль и шепот смерти Примус обхватил камень и принял полусидячее положение. Он облокотился на старое надгробие и посмотрел в сторону сияющего горизонта. Слезы текли по его щекам. Такие же старые, как и он сам. — Я так скучал по тебе, брат. Так скучал…

Когда очередной луч солнца осветил пергаментное лицо Примуса, то тот уже не дышал.

Жизнь оставила его.

— Ну, мы пойдем уже или нет? — спросил мальчик Атикус у высокой, пышной женщины. — Сейчас фейерверк без нас запустят.

— Да, теперь пойдем, — улыбнулась женщина.

Из-за ее спины вышел мальчик с чистыми синими глазами.

— Мы тебя уже заждались, — улыбнулся мальчишка по имени Хавер. — Где пропадал, братец?