Я бросилась дальше очертя голову. Размахивая руками, я неслась в ночи, сумочка подпрыгивала у меня на плече. Мимо домов с маленькими двориками, в основном погруженных в темноту, мимо пустыря с табличкой «Продается» у тротуара, мимо узкой детской площадки с горкой и качелями.

Они считают меня ненормальной.

Джули считает меня ненормальной.

Хороша подруга.

Я знала, что так случится, если я кому-нибудь признаюсь. И вот я мчусь со всех ног, мчусь в ночи, словно загнанный зверь, мчусь куда глаза глядят. Одна-одинешенька.

Дина Фиар не могла помочь. Джули не могла помочь. Бог свидетель, родители не могли мне помочь. Казалось, они готовы упрятать меня в дурку.

Вот я и бежала по улице, два квартала, три квартала, выбегая из темноты в желтое сияние уличных фонарей и снова ныряя в темноту. Из света во мрак.

Неужели остаток моей жизни пройдет во мраке?

Не могу же я бежать вечно. Даже в своем невменяемом состоянии я понимала, что мне придется вернуться домой. А что дальше?

Мои туфли колотили по мягкой траве. Где-то вдалеке трижды коротко просигналил клаксон. Кроме этого тишину нарушал лишь топот моих ног по сырой от росы земле.

Немного не добежав до автобусной остановки на углу, я, споткнувшись, остановилась. Надо было восстановить равновесие. Дышалось с трудом, грудь болела.

Я поймала себя на том, что до сих пор машу руками. Сумка на плече вдруг потяжелела. Я замерла, пытаясь отдышаться, и уставилась на стеклянную остановку, озаренную светом уличного фонаря.

Уставилась на красное пятно за стеклом. Прищурилась, фокусируя взгляд… пока не разглядела, что красное пятно было красной толстовкой. Да, сквозь стекло я увидела красную толстовку. И парня, ее носившего. Его голову скрывал капюшон. Ссутулившись, он примостился на краю скамейки и нетерпеливо постукивал ногой.

Блэйд. Он меня не видел. Он сидел ко мне спиной, будто ждал автобуса. Но я-то знала. Знала, что ждет он меня.

Откуда он узнал, что я буду здесь? Не имеет значения. Он меня доконал. Я поняла, что куда бы я ни пошла, он будет там. Что он никогда не отступится.

Я следила за ним, как он эдак небрежно постукивал ногой, потирая колени. Стояла, сжимая кулаки и позволяя гневу нарастать, пока перед глазами не замелькали красные пятна, такие же красные, как и его толстовка. Внутри у меня все кипело и клокотало от сокрушительной ярости.

Он не может так со мной поступать!

Слова Дины Фиар всплыли у меня в памяти. Я услышала их, словно она стояла рядом. «Тебе придется убить его снова».

И я уже выхватила нож из сумки. Уже сжимала в кулаке его рукоять. На лезвии засохли пятна крови с прошлого раза.

Я так и не удосужилась его отмыть, не удосужилась выбросить или спрятать. Я сохранила его… сохранила, зная, наверное, что снова пущу в ход.

Мне хотелось закричать. Выплеснуть с воплем всю свою ярость. Но я сдержалась. Сдержалась, затаила дыхание, отбросила всякую человечность. Сдержалась и подняла нож.

Я скользнула на остановку, прежде чем он успел обернуться, и ударила его в спину. Всадила лезвие в середину красной толстовки – глубоко всадила и вгоняла, вгоняла все глубже, вгоняла со всей своей яростью.