Иван Демидович засмеялся.
— Похоже. Вылитая Валентина. Я всегда говорил, что ты талантливое существо.
— Ты говорил: «Вся в мать».
— Ну да… Я, голубка моя, на сцене словно рыба в воде. Профессионализм, как говорится, не пропьёшь. На сцене я любил и умирал, — с патетикой произнёс Иван Демидович. — Выхожу на сцену на автопилоте.
— Так это автопилот тебя подвёл? Почему от спектаклей отстранили? — удивилась Яна.
— Такая история получилась… Я неудачно ущипнул за пятую точку одну истеричную даму, и вовремя не успел перевести всё это дело в шутку, — пояснил Иван Демидович.
— Значит, пострадал во имя женской красоты.
— Что-то вроде того.
— Могу замолвить за тебя словечко.
— Ты серьёзно? Никогда бы сам не попросил. Режиссёр придрался, этот питерский сопляк. Я же без сцены — ноль. Наум Тихонович Кульбак.
— Наум? Так это же мой одноклассник! Конечно, поговорю с ним! — воскликнула Яна.
Иван Демидович ее энтузиазма не разделял.
— Упырь он полный! Вот сейчас поворачиваем направо, и в третьем ряду будет наша могила.
Яна прислушалась и зябко повела плечами.
— Жутковато как-то… Сырой землёй пахнет, прелыми листьями. Тебе не кажется, что на погостах нереальная атмосфера? — спросила она. — Страшная и притягательная.
— Ага, кажется, — хмыкнул Иван Демидович.
— Тут даже воздух другой, — озиралась по сторонам Яна. — Зябкий, вызывающий озноб.
— Не нагоняй тоску! — бросил Иван Демидович. — Чёрт… За ветку зацепился. Хорошо рукав не порвал.
— Темно как… Хоть бы фонари поставили!
— Зачем мёртвым фонари?
— Мёртвым они не нужны, а вот живые ноги обломали… — снова спотыкнулся Головко. Он осмотрелся вокруг. — Кажись, пришли. Вот могила.
— Где?
— Да вот же! Рядом с нами. Видишь?
Яна вгляделась в тёмный силуэт надгробного камня.
— Что-то непохоже.
— Да я тебе зуб даю, это именно то место. Мне кажется, памятник другой поставили.
— Да когда бы они успели! Это именно этот памятник.
Иван Демидович обошёл вокруг оградки, Яна шла за ним след в след.
— Памятник другой, — глухим голосом ответил Иван Демидович.
— В смысле — другой? — не поняла Яна.
— Фотография другая. Глянь — Олимпиада Викторовна Колобкова. Всё верно, так и было, я запомнил. Но фото другое.
— Тебе не могло показаться? — осторожно поинтересовалась Яна.
— Нет! Я же говорю, что ориентируюсь, как олимпийский чемпион. И не говори, что могила не та. Всё то! Вот тут мы сидели. А вот овал с изображением Олимпиады Викторовны Колобковой другой.
— Это объяснимо. Если от вандализма пострадал памятник, то пострадала и фотография. Приклеили другую, — поёжилась Яна.
— Это другая женщина! Заодно и дату смерти поменяли? Был август, стал сентябрь.
— Ты и это помнишь? Иван Демидович, давай уйдем отсюда. Какая-то странная могила, к добру это не приведёт. Мне страшно…
Яна постоянно озиралась, в каждом шорохе кустов и в колебании листвы ей мерещились человеческие силуэты.
— Да чего мёртвых-то бояться? Они своё отгуляли. Ты живых бойся.
— Я всех боюсь: и живых, и мёртвых. Зачем только я за тобой попёрлась…
— Тихо, не мельтеши. Разобраться нужно. Я отсюда не уйду, пока не разберусь. Смотри, тут недавно копали.