– Ишь ты! – Олег негромко присвистнул, когда привлекшая внимание своей ловкостью девушка пронеслась мимо верхом. И не удивился, узнав в ней ночную грезу.

Греза при свете дня была еще лучше, чем вечером, и даже лучше, чем ночью. Раскраснелась от скачки, волосы слегка растрепались, кончик косы выбился из короны и шею щекочет. Талия тонкая, гибкая, а ноги… ух! Давно он девушек в штанах не видел, не принято у них тут при дворце, срамом считается. И от такого зрелища опять опалило жаром, сны вспомнились ярко и живо, и осталось только порадоваться, что рубаха длинная и никто ничего не заметит. Одно дело наедине с собой, но позориться перед посторонними совсем не хотелось.

Но наваждение схлынуло быстро, стоило увидеть, как с девушкой поравнялся наследник и завел разговор. На место восхищения и желания пришла досада, хорошо остудившая голову.

Это была не ревность, просто Олег не любил старшего княжича. Не за что-то определенное, он и не знал его почти, не видел в нем особой гнили и черноты, а Дмитрий с воеводой держался уважительно и вежливо. Дело было в самом Олеге: сквозили в этом отношении отголоски прошлой жизни, прошлых обид и унылой застарелой зависти. «Золотой» мальчик, рожденный с серебряной ложкой во рту, – так, кажется, про таких говорят? Обласканный любимец всего дворца, надежда Белогорья, отцовская отрада…

– Никак глаз положил? – Конюх недобро глянул на Олега.

– Тебе что за печаль? – Воевода пожал плечами. – Или вон для него бережешь достойную пару?

– А хоть бы и так. Перейдешь княжичу дорогу, так князь этого уже не спустит.

– Остап, не пори горячку. Сам ты на нее смотришь тоже в желании княжичу дорогу перейти? Хороша же, что мне теперь, зажмуриться?

– Извини, сгоряча ляпнул, – через мгновение признал конюх. – Зол я на тебя, Олег, давно зол. Только ты почитай уж года три сюда не заходил, чтобы с тобой по душам поговорить. Аж странно, что сейчас явился…

– А проку со мной говорить? – усмехнулся воевода. – Оставь. Пойду я, не буду тебе глаза мозолить. Бывай. – Он свистнул пса, развалившегося неподалеку в тени, и двинулся прочь.

– Олег! – окликнул его Остап Егорович через несколько шагов и добавил, когда обернулся: – Вечером приходи. Я тебе коня свежего придержу. И только попробуй не явиться! Ты меня знаешь… – добавил, когда воевода усмехнулся, неопределенно махнул рукой и продолжил путь куда-то в сторону озера.

Знает, конечно. Знает, что Остап только на словах такой суровый, а на деле над каждой лошадью своей трясется, и дружинники ему все как родные, и ничего он воеводе не сделает, если тот не явится. Но все-таки задумался. А отчего бы и не прийти? Будто у него дел слишком много! Лошади – они похуже собак, но все же и не люди, с ними несложно.

Да и завидно, честно сказать, стало. Как обычно, когда Олег наблюдал за джигитовкой местных опытных наездников, сразу хотелось, как они. Мол, а он-то чем хуже? То есть Остап в первый же день знакомства объяснил чем, – на двадцать лет раньше стоило начинать, но всегда просыпалось упрямство. Вот и сейчас. Чернявая Алёнка столь лихо в седле сидела, словно родилась так. А уж когда свешивалась до земли, а то и под брюхо лошади на всем скаку – вообще хоть отворачивайся, чтобы не представлять в красках, что копыто лошади с человеческим лицом сделать может. И ведь не боится, пигалица! А он чего трусит?