Правда, пока нам не до этого.
А был ли кризис?
Весь событийный ряд, ознаменовавший начало мирового кризиса, стал известен нам из новостной ленты CNN. Там, у них, приключились экономические землетрясения и торнадо, с лица земли были стёрты все крупнейшие инвестбанки, вскрылись финансовые пирамиды такого масштаба, что в их тени не сыскать наш МММ с микроскопом: Тем временем 'Вести недели' сообщали, что в деревне Гадюкино всё тихо, только на местной фондовой бирже ни с того, ни с сего похолодало и стало накрапывать.
У нас ничего не происходило. Просто на зарубежных рынках упал спрос на наши сырьевые товары – нефть, газ, металл и т. д. Потом пришла пора расплачиваться по зарубежным кредитам, а новых кредитов для расплаты по старым почему-то больше не давали. Но наше хозяйство оказалось совершенно не готово к такому обороту событий.
Выяснилось вдруг то, что было общеизвестно: добрая половина нашего хозяйства занята производством товаров на внешний рынок. Мы имеем счастье жить на гигантском складе природных ресурсов, гоним из них полуфабрикаты первого передела и продаём за рубежом. Нам самим такое количество топлива и сырья не требуется. Теперь выяснилось, что им тоже.
От просевшей экспортно-сырьевой элиты негативные сигналы распространились на всю остальную экономику – и началось.
Что предписывают в таких обстоятельствах бодрые учебники и лубочные кейсы? Раз внешний спрос упал, давайте развиваться за счёт внутреннего. Давайте. Только он просел ещё сильнее. Надо создавать новые рабочие места, новые предприятия, ориентированные на национальный рынок. А для этого нужен кредит. Но как выяснилось (тоже не вчера), наша финансовая система слаба. А что такое – слабая финансовая система? Тоже вроде бы общеизвестно: ну, мало 'длинных денег' (а коротких много?), мало крупных банков, у заёмщиков слаба залоговая база.
Отчего же слаба? Оттого, говорят нам, что у нас низкая капитализация экономики. А что значит низкая капитализация? В материальном измерении – по количеству токарно-винторезных станков и турбоагрегатов – мы всё ещё сверхдержава. А по стоимости этого барахла мы размером с пресловутую Португалию. Производственные фонды не работают как капитал, не обеспечивают расширенное воспроизводство активов.
Тошно повторять банальности. Возникает один большой вопрос: разве указанные обстоятельства как-то менялись за последние 5–10 лет? Наше хозяйство удобно расположилось на краю пропасти и терпеливо ждало толчка в виде падения мировых цен на сырьё. Дождались.
Очевидно, никакого кризиса у нас не было. Точнее, кризис был нашим перманентным состоянием.
А был ли рынок?
Классический рынок предполагает наличие трёх подсистем, трёх типов экономических субъектов: товаровладельцев, купцов и банкиров. Они имеют дело, выражаясь по-старинному, с потребительной, меновой и прибавочной стоимостью.
Назвать наше нынешнее хозяйство рынком в полном смысле никак нельзя. Товаровладельцы налицо, но их львиная доля ориентирована вовне. Купечество традиционно слабовато, а его сегмент, ориентированный на внутренний рынок, частично уже поглощён зарубежными сетями, а частично ожидает той же участи. Что же до финансовой системы, она так и не успела сформироваться. Да такая задача в практике и не ставилась: продавая товары на внешний рынок, мы успешно пользовались зарубежными финансовыми институтами. Разговоры, конечно, о создании современной финансовой системы шли, но всё больше на страницах журналов. Никаких практических мер так и не было принято.