иосвобождение, способностьисвойство. То есть идентичность как совокупность свойств и способностей поглощается русским понятиемсобственности. Что из этого следует – скажу ближе к концу.
Третья недо-мысль. Что с нашим самосознанием сегодня происходит, на что это похоже? Если выражаться не по-русски, наукообразно – на острую фазу эмансипации в мультигендерной системе. Мультигендерная – сиречь многополовая. Вот у Станислава Лема описана многострадальная планета, где полов было не два, а целых семь. И когда этим несчастным приходилось свататься или жениться, завязывались такие заковыристые рефлексивные взаимодействия «в колонну по четыре», от которых голова шла кругом, и все боялись актов смены гражданского состояния как чумы. Национальные различия по остроте и глубине уступают только половым. Тут вот говорилось, что мир без русских невозможно представить. И правда, кошмар – представить себе мир без стариков (вспомните Штирлица с его любовью к фрау Заурих), или мир без детей, без женщин? Или мир без французов, таких галантных, шикарных… К тому же, без них не только сортир с прочими галлицизмами – из русской литературы целая «Война и мир» сразу выпадает. В этом смысле, происходящее с нашим самосознанием напоминает ранние фазы феминизма. Первые феминистки орали: мы, женщины – тоже мужчины, даже лучше! У всех нормальных людей это вызывало возмущение, негодование, недоумение. Чего это сумасшедшие бабы выдумали? Вот и мы, русские, дерзаем ныне качнуть свои глобальные права. Но всё, что мы способны пока сказать миру: послушайте, русские – тоже люди! Это очень застенчивая форма самоутверждения, оттого кажущаяся грубой. Робкая претензия, вынужденно скандальная. Самонадеянная – отсюда неубедительная. Но со временем, может быть, на Западе пообвыкнут и политкорректно прожуют нашу русскость, как проглотили пилюлю феминизма.
Мысль четвертая. Собственность для русских – ключевое слово-пароль, даже более значимое, чем идентичность-самость. Весь ХХ век (воистину век России!) с его концом истории, постиндустриализмом, тоталитаризмом, и прочими постмодерновыми «измами» содержался, как в ДНК, в авангардном тезисе младогегельянского политтехнолога:философы лишь различным образом объясняли собственность; но дело заключается в том, чтобы освоить её. Взять под контроль, очеловечить, реконструировать. И вот «в одной отдельно взятой стране» решили серьезно отнестись к этому глобальному тренду, воплотить его у себя. Правда, именем общественной собственности решили сперва частную уничтожить – так незатейливо перевели на русский немецкий глагол aufheben.
С тех пор в России с собственностью обстоит как с сексом: общественной нет как нет, а частную иметь и опасно, и стыдно. Поэтомустать русскимозначает прежде всегостать собственником. Не бомжом, не бюджетником, не «манагером», а собственником своей страны. И тем самым – обрести самих себя, присвоить, усвоить, освоить собственную «русскость». Разгадать загадку русского Сфинкса. Теория собственности для нас – философия имени.
Наконец,заключительная догадка