В каком-то смысле логично, что Ева умерла 4 июля, в американский День независимости. Она воплощала надежды и своеобразие среды иммигрантов, способной обогатить нашу жизнь самым неожиданным образом. Как и многие иммигранты, Ева безумно гордилась своим американским гражданством. Она много сделала, чтобы добиться гражданства, и глубоко ценила американскую культуру, ее центральную идею свободы. Хотя Освенцим освободили советские солдаты, Ева всегда говорила, что ей в память врезались самолеты с американским флагом, и даже тогда он ассоциировался у нее со свободой.

Многим казалось печальным совпадением, что она умерла в Кракове – так близко к Освенциму, где в детстве боролась за выживание. С другой стороны, в этом была своя логика. Для Евы Освенцим был местом главной победы в ее жизни. Она, маленький ребенок, победила нацистов. Как она всегда говорила:

– Нацисты умерли, а я жива.

Окружающие с удивлением замечали, что она, и правда, будто оживала в лагере. В некотором смысле приезд в Освенцим каждый раз был для нее праздником жизни. Но бывали и тягостные моменты. Ева всегда оставляла там цветы и зажигала свечку в честь погибшей в лагере семьи, и несмотря на прошедшие годы, это всегда было тяжело. Особенно тяжелой травмой была потеря матери, в каком-то смысле Ева с ней так и не свыклась.

Ева Кор, целеустремленная и сильная женщина, борец за права человека, за справедливость, за исцеление, за мир, в каком-то смысле появилась благодаря лагерю. Как и многие пережившие Холокост, Ева не верила в Бога, но в последние годы жизни ее взгляды изменились. Она полагала, что, возможно, Бог существует, и, возможно, она должна была пройти через все это, чтобы открыть исцеляющую силу прощения и поделиться ей с миром.

Последний день жизни Ева провела совсем рядом с Освенцимом. Хор мальчиков должен был приехать в Освенцим, и им обещали, что Ева тоже там будет. Поездкой руководила подруга Евы Бет Нарин. Она отправила Еве сообщение, что ее ждут тридцать шесть молодых людей, которым не терпится что-нибудь ей спеть. Несколько минут спустя Ева к ним приехала и попросила, чтобы спели ее любимую песню – The Impossible Dream, – потому что она выражала веру Евы в то, что все возможно. Каким-то образом руководитель хора и мальчики нашли текст и спели песню, а после – еще две, не менее прекрасные, которые подготовили заранее. Еве очень понравилось их выступление.

Ева также планировала посетить монастырь в Катовице, где не была с тех пор, как уехала оттуда маленькой девочкой, но, к сожалению, ей не удалось этого осуществить. Сотрудники ее музея приехали в монастырь за несколько дней, чтобы убедиться, что все в порядке и договориться о приезде Евы. По невероятному совпадению, монахини носили одеяния (и сейчас, и в 1945 году) того же ярко-синего цвета, который позднее она считала цветом своей жизни. Увидев фотографии монахинь, Ева согласилась, что ее любимый синий цвет мог быть забытой ассоциацией с безопасностью и свободой. Также Ева встретилась с раввином Блайхом, вице-президентом Европейского еврейского конгресса. Когда она объяснила, что для нее значит прощение, он спросил, простила она нацистов только от своего имени или от имени всех евреев. Ева убедила его, что говорит только за себя, и раввин заключил, что это ее личное право. Еве он очень понравился.