Можно было бы подумать, что человек, с которым обращались так жестоко, потеряет всякое доверие к окружающим, закроется. Но это противоречило бы характеру Евы. Ее нельзя было назвать мягкой – она служила сержант-майором в израильский армии, и иногда ее поведение это выдавало. Но она была невероятно добродушной, и двери ее музея и группы поддержки были открыты для всех (кроме молодежи в рваных джинсах – эта мода всегда ее раздражала).

Ее список жизненных уроков продолжал расти, к версии, указанной в эпилоге, прибавилось немало пунктов. Один из пунктов гласил: «Будь собой, но будь лучшей версией себя».

Ева и сама следовала этому совету. Она четко понимала, кто она такая – от возраста, пола, религии и происхождения до фирменного синего костюма, неприязни к рваным джинсам, любви к куриным наггетсам из «Макдональдса» и нелюбви к дорогим ресторанам. Она так и не перекрыла татуировку и не пыталась ее прятать, наоборот – она использовала татуировку, чтобы завязать разговор, будь то с посетителями музея или официантами, бортпроводниками или оказавшимися рядом пассажирами. Ей не казалось, что бывают моменты, когда рассказать, что она пережила Освенцим и простила нацистов, может быть неуместно. Она всегда страстно отстаивала свое право быть собой и делать то, во что верит, в этом суть всех ее достижений. Она не прекратила говорить о Холокосте, о своем прощении нацистов даже после негативной реакции. Искренность была ее очередным притягательным качеством, особенно для молодежи.

Но самым неожиданным качеством Евы было ее чувство юмора. Ева от природы умела отлично шутить, и с умом этим пользовалась. Холокост – тема очень печальная и мрачная, которую всегда тяжело обсуждать. Ева использовала юмор (как и одежду), чтобы помочь окружающим расслабиться, чтобы они не боялись задавать вопросы, вести разговор; так она показывала, что ей комфортно рассказывать как о тяжелых, так и о светлых вещах из прошлого.

У Алекса Кора, сына Евы, много историй о мамином чувстве юмора. В 1984 году Ева решила поехать в Освенцим одна. Близкие очень переживали, считая дальнее путешествие в одиночку опасным, но Еву это не остановило, и она улетела. В итоге все прошло хорошо, и Ева заказала Алексу и Рине худи: спереди была фотография Евы и Мириам в день освобождения, а сзади надпись: «Моя мать пережила Освенцим, а мне досталось только это жалкое худи».

В пятидесятую годовщину освобождения Ева с группой поехали о Освенцим, и Алекс к ним присоединился. По прибытии Еве сказали, что им не хватает каких-то документов на автобус, поэтому их экскурсию не пропустят. Ева вышла вперед, закатала рукав, указала на татуировку и сказала:

– Как это получается: пятьдесят лет назад меня отсюда не выпускали, а теперь не впускают?

Их впустили.

Как человек, переживший Освенцим, мог шутить о Холокосте? Только простив каждого, кто сделал больно, и эмоционально исцелившись. Жители Терре-Хота рассказывают, что Ева казалась злой и раздражительной, прежде чем пришла к прощению. После она очень сильно изменилась, в этом соглашались все.