— Так делал Суворов перед штурмом Измаила.

— Хм! А ведь, правда. Удивительно слышать это от зауряд-врача. Да все остальное, включая тактику прорыва укрепленной обороны врага, развития наступления создание внутреннего и внешнего кольца окружения противника… Не хотите работать в моем штабе?

Вот этого только не хватало нашему славному гвардейскому экипажу младшего лейтенанта Малешкина![27]

— Я врач, а не строевой офицер, Алексей Алексеевич. Академии Генерального штаба не кончал.

— Я обменял бы трех ее выпускников на одного вас. Но вы правы. В штабе вам придется нелегко. Не поймут. Ладно. Не возражаете, если я умолчу об авторе этих соображений?

— Нисколько.

Тем более, что придумал не я…

— Приятно слышать. Мы все служим России и престолу. Наградой вас не обойдут, позабочусь.

Через два дня Брусилова увезли. Его состояние не вызывало опасений, и командующий решил перебраться ближе к штабу. Вместе с ним ускакали и казаки. Взбудораженный пребыванием высокого пациента лазарет вернулся к обычной жизни. Я лечил раненых и писал доклад для конференции. Мы обсуждали его с Карловичем за совместными чаепитиями. После моего отказа от предложения Бурденко начальник лазарета проникся ко мне особым расположением. Это он еще о Брусилове не знал! Мы беседовали о жизни, обсуждали статьи в газетах и медицинских журналах. Лазарет их получал, здесь Карлович не соврал. Эти вечерние чаепития не могли заменить мне дом, но чем-то похожим от них веяло. С врачами и фельдшерами у меня установились добрые отношения, как и с сестрами милосердия. Я держался с ними, как равный, это оценили. Коллеги происходили из мещан, а тут шляхтич древнего рода. Ну и что? Никогда не понимал понтов – как здесь, так и в моем мире. Родился ты в знатной семье или много наворовал, то есть «добился успеха», с чего гнуть пальцы? Почему западный миллионер ходит в простом костюме, ездит на подержанной машине, а нашему западло? Для него нет жизни без Бриони и Феррари. Может, от того, что больше похвастаться нечем?

С Леокадией я держался отстраненно, ее это задевало. Как-то она отловила меня в парке во время перекура. Подошла и села рядом на лавочку.

— Нам нужно объясниться, — заявила бесцеремонно.

Я только вздохнул: бежать некуда.

— Вы почему-то сторонитесь меня.

Я пожал плечами.

— Хочу знать, почему?

Вроде неглупая женщина, а задает детские вопросы.

— У нас разные взгляды на жизнь, Леокадия Григорьевна.

— Вы о том нашем разговоре? Считаете, я не права?

— Считаю.

— Но это не так! Медики должны бороться за жизнь. А вы отняли ее! Добро бы в бою. Но убить раненого солдата!

Вот упертая!

— Вы читаете газеты, Леокадия Григорьевна?

— Да, — удивилась она.

— Обращали внимание на отчеты правительственной комиссии по расследованию злодеяний германских войск?

Есть здесь такая…

— При чем здесь это?

Не читала…

— При том. Немцы убивают наших раненых и врачей, сестер милосердия и санитаров. Они устроили лагеря смерти для наших военнопленных. Морят их голодом, запрягают в повозки и заставляют таскать. Непокорных бьют палками и кнутами. За малейшее неповиновение – расстрел. Пленных вешают и обливают водой на морозе.