— Добрый день, Валериан Витольдович! — сказал мне, улыбнувшись. — Проведать зашли?

— Рану надо посмотреть, — буркнул я.

— Смотрите! — разрешил он.

Я размотал бинт. Отдирать не стал – зачем человека мучить, только приподнял край и исследовал кожу вокруг раны. Покраснения нет, припухлости тоже. Замечательно.

— Воспаления не чувствую, — согласился Карлович. — Температуры нет. Помогло ваше свечение. Как вы это делаете?

— Самому бы знать. Прикасаюсь и чувствую, как исходит тепло.

— Давно это у вас?

— После операции. Я тогда свою рану лечил. Догадался и стал к другим применять.

— Неисповедимы пути господни! — перекрестился Карлович. — Правильно поступаете. Раз есть дар, грех не использовать.

Он замолчал, разглядывая меня. Я сжался, ожидая разноса, и тот последовал.

— Вы способный хирург, Валериан Витольдович. Раненых любите, что для врача необходимо. Храбры – лазарет отстояли. За это вам люди благодарны. Но я все равно сделаю вам внушение.

За немца или вчерашний загул?

— Вы ходили по лазарету с пистолетом. Зачем вам оружие? Мы врачи, а не строевые офицеры. Сестры пугаются. Оставьте эти окопные привычки!

Всего-то? А я-то ждал! Хорошо, что браунинг в кармане.

— Нет у меня этого пистолета. Уряднику подарил.

— Правильно поступили! — обрадовался он. — Пусть казак воюет. Кстати, — в глазах его появилось смешинки. — Вы хорошо пели вчера. Даже я заслушался.

М-да. Чувствую, что краснею.

— Песни незнакомые. Нам вы таких не исполняли. Про казаков явно поэт сочинял. Не вы часом?

— Не я. Александр Розенбаум. Кстати, врач.

— Не слыхал. Немец?

— Еврей.

Карлович морщится. Сам он немец, фамилия у него Рихтер. Немцев в России хватает, жили на отжатых территориях. Офицеры и врачи, чиновники и торговцы… С началом войны отношение к ним изменилось – с другой стороны фронта тоже немцы. В моем мире это кончилось погромами и ненавистью к императрице – немке по происхождению. Здесь этого пока нет, но Карлович тревожится. Потому немец, сочинивший песни про казаков, был бы к месту. А тут еврей влез…

— Способный народ евреи, нос по ветру держат, — замечает доктор. — Казаки сейчас в моде – хорошо показали себя на фронтах. Нам споете?

— При удобном случае.

— Вам его предоставят. Из штаба дивизии телефонировали. Немцев отбили, на фронте тихо. Раненых не ожидается.

Он встал и подошел к открытому окну. Я присоединился. Некоторое время мы смотрели на пустой луг. Тот выглядел мирно. Трупы убрали вчера, оружие унесли. Только пятна от кострищ напоминали о ночевке казаков.

— Хорошо, когда так тихо! — сказал Карлович. — Не люблю войну.

Я – тоже. Но войне плевать на нашу нелюбовь…

На дороге со стороны линии фронта, показался автомобиль. Он мчал на большой скорости. Это с чего так гонят? И, главное, куда? От немцев удирают? Не угадал. Автомобиль свернул к лазарету и въехал во двор. Из него выскочил незнакомый генерал с профессорской бородкой и брюшком.

— Санитары, сюда!

— Идем! — сказал Карлович. — Похоже, раненого привезли …

Раненым оказался знакомый мне генерал – тот, что обозвал меня «орлом». Нечто подобное я предполагал – простого солдата в машине не повезут. Выглядел генерал скверно. Без сознания. Посеревшее лицо, хриплое дыхание, розовая пена в уголках губ. Повязка на груди вся в крови. Цвет – алый. Легкое пробито, это к гадалке не ходи, да еще артерия задета.