— Это хариусы мошек ловят, — нехотя отозвался Торспак.

— А почему мошки собираются обязательно там, где солнечный луч идет? — продолжал Санан.

— Они везде собираются, только их не видно. А в солнечном луче видно.

Торспак отвернулся и стал насвистывать какую-то невеселую песню.

Но Санан словно не заметил настроения товарища.

— Эта птичка, — показал он пальцем, — летая говорит: «У перепелки пятеро птенцов, а у меня только один». Когда падает вниз кричит: «Умру! Умру!», а когда, испугавшись смерти, полетит вверх, отказывается: «Нет, нет, нет, — души жалко, души жалко».

Торспак не ответил. Замолчал и Санан. Глядя на птиц, он задумался. «Вам хорошо: жилья не надо, пища готовая, одежда тоже, — никакой нужды нет. Как не жалеть, что детей мало. Вам их вырастить не трудно. Тастак-бай тоже жалеет, что мало детей… Девочки нужны, — говорит. Ему детей тоже легко вырастить». Мальчик вспомнил, как обрадовался его отец, когда умерло сразу трое ребят. «Чем по одному умирать с голоду, лучше уж троим сразу умереть, — утешал он мать, — а одного как-нибудь вырастим. Станем на охоту вместе ходить».

Словно угадав его мысли, Торспак неожиданно заговорил:

— Нет, так жить нельзя. Уеду в Мыски.

Сказал и, сразу поднявшись, пошел.

Санан тоже поднялся. Сначала он было отстал от товарища, но скоро догнал его, схватил за руку и остановил.

— Что? — почти испуганно спросил тот.

— Возьми меня с собой в Мыски. А?

Торспак на миг задумался, затем негромко, но радостно спросил:

— Если плохо будет, не станешь меня винить?

— Нет, хуже не будет.

— Тогда будь товарищем.

— Самым хорошим товарищем. Как два брата.

— Тогда пойдем. Завтра поговорим, как это сделать.

— А сегодня?

— Лучше завтра.

— Эй, скорее! — кричал кто-то с горы, и два заговорщика, прекратив разговор, побежали по узкой тропинке к яркому костру.

В костре полыхали кедровые сучья. Погода стояла тихая, безветренная, но пламя бешено бросалось из стороны в сторону.

В медных чайниках вскипала вода. Люди, расположившись вокруг костра, с нетерпением ждали ужина и молчали. Молчали горы, молчала Мрас-су. Только один Погда-паш не молчал. Он сегодня был весел, ни с кем не ругался. Но вызвать на разговор никого не мог: людей одолевала усталость.

— Завтра что-то будет, — таинственно говорил он.

— Что будет? — лениво спросил сосед.

— Завтра узнаете.

И опять молчание. Погда-паш недовольно оглядывался и жадно ловил глазами каждого, кто пытался пошевелить губами. Не выдержав, повторял:

— Завтра что-то будет.

— Наверное, Погда-паш жениться хочет? — спросил, наконец Санан.

Погда-паш обрадованно захихикал. Но в это время Ак-Салай, восемнадцатилетний парень, длинный и тонконогий, как журавль, обжигая крутой лоб, снял с костра чайник и поставил на землю. Люди быстро окружили его, начали торопливо набивать рты сухим толканом.

— Сейчас не время жениться. Время рабочее, — успел заметить старик Ак-Сагал, тоже протягивая руку за толканом.

Погда-паш скосил на старика глаза. Муколай расхохотался. Но чтобы не сердить «собаку Тастак-бая», сейчас же набросился на Ак-Салая:

— Зачем щекочешь?