Квентин встал, отряхнул хламиду, хотя на ней и так ни пятнышка. Сам он, похоже, даже не вспотел. Модус тоже поднялся – растрепанный, красный, весь в пыли, к спине прилип какой-то мусор, – впору снова идти мыться. Он почесался, широко зевнул и вдруг сделал колющий выпад, словно хотел проткнуть Квентина мечом. Тот едва успел прикрыться воображаемым щитом. Они посмотрели друг на друга, рассмеялись.

– Ничего, – сказал Модус. – В другой раз я тебя разделаю, как кабана!

На его шее болтается на шнурке такой же осколок кремня, как и у Квентина. Умываясь, он не стал перекидывать его на спину, а положил в рот. Вода в чане после него стала мутной, желтоватой, как в мелком болотце. Он глянул на свое дергающееся отражение, попытался расчесать пятерней стоявшие дыбом от муки и грязи волосы. Потом надел такую же хламиду, как у Квентина, опоясался веревкой.

– Жрать охота!

Квентин вдумчиво промолчал. Слова не требовались, поскольку есть хотелось всегда. Ассма строго следила, чтобы рабам не перепало лишнего куска, урезала паек при малейшей провинности (стащил лепешку в пекарне – три дня ходи голодный) и еще громко хвалилась перед соседками, какая она разумная и экономная хозяйка. У нее все четко продумано: мясо рабам вредно, от него мысли нехорошие в голову лезут, от масла у них изнеженность, от рыбы – мечтательность и глисты, от бобов – вздутие. Зато сухая ячменная каша два раза в день да похлебка из куриных потрохов по большим праздникам – это правильное питание, от него ни мыслей, ни мечтаний, вообще ничего. При этом сама трескает все подряд, как жаба, – неудивительно, что мозги у нее набекрень.

– Гулять с Зией все равно не получится, да и тебе делать нечего. Пойдем на площадь, – продолжил Модус. – Все-таки развлечение, а глядишь – и удастся стащить лепешку у какого-нибудь разносчика.

– Я не люблю воровать, – хмуро буркнул товарищ.

– Ты уже восемь лет в рабстве, дорогой мой. Ты больше не Квентин Арбог Корнуоллский, сын Готрига Корнуоллского, ты – обычный раб, как и я, как и тысячи других. А раб должен уметь прокормиться любым путем, иначе он сдохнет!

– Что ж, давай попробуем, – сказал Квентин без особого энтузиазма. – Конечно, я бы предпочел сразиться с отрядом диких кочевников, чем воровать на площади лепешки, которые к тому же мы сами и пекли.

– Пекли, и что с того? У этой змеи Ассмы все равно ничего не своруешь, она каждой песчинке во дворе счет ведет.

Они рассмеялись и направились к хозяйскому двору, через который можно было выйти на улицу.

– У Зии такое ясное лицо, как луна! И стройная фигурка – я видел, как она мылась в реке, – разглагольствовал Модус. – А какие такие ножки и грудь… Я женюсь на ней, когда получу вольную!

– Ха, ты всерьез рассчитываешь, что Захария тебя отпустит? – Квентин смотрел на друга снисходительно-насмешливо.

– И тебя тоже. Он обещал! Помнишь, в первый же день сказал, что если мы честно отработаем десять лет, он предложит каждому из нас место хлебопека с щедрой оплатой. Или отпустит на все четыре стороны – как мы сами захотим. А ведь хозяин всегда держит слово.