— Зараза мелкая, — выдыхает на ухо Глеб. — Дырочка между твоих ножек такая сладкая, что хочется трахать её без перерыва.

Пальцы мужчины затейливо рисуют круги на клиторе, добавляя дополнительных искр, заставляя тело звенеть от сильного напряжения и предвкушения.

— Ещё, — прошу, когда чувствую, что толчки становятся быстрее и раз за разом возбуждение бьёт в одну и ту же точку, от которой расходится ритмичная и беспощадная в своей остроте пульсация.

— Сейчас, сегодня долго мучить тебя не стану. Позднее оторвусь.

— Но почему?! Мне так хорошо, так приятно… Не останавливайся.

— Дурочка, завтра ноги сдвинуть не сможешь.

— Но…

— Не перечь взрослым. Я опытнее!

Бекетов отвешивает довольно болезненный шлепок по моей попке и начинает двигаться быстро-быстро. Его толчки отдают привкусом надвигающегося взрыва удовольствия.

Влажные порочные шлепки хорошо слышатся даже под шорохом воды, льющейся сверху.

Ох, блин… Ноги меня подводят, слабея в коленях. Хорошо, что Глеб меня держит! Иначе бы упала.

— Ещё немного, мелкая. Потерпи. Секунду! — рычит через стиснутые зубы Бекетов, терзая пальцами мой клитор, сжимает его ритмично.

— Я… тебя… — задыхаюсь, выгибаясь ещё больше и откровеннее ему навстречу.

— Я тоже тебя хочу! — обрывает резко.

Глеб кончает, прижимаясь ко мне всем своим телом.

Секундой позже и меня накрывает сладкой, яркой пеленой, тончайшей паутиной наслаждения, липкой и всеобъемлющей. Буквально размазывает по стенке душевой кабины.

Ничего не могу говорить.

— Глеб… Глеб…

Почему-то я глупо начинаю всхлипывать и плакать.

От переизбытка эмоций, которых для меня оказывается слишком много.

— Иди ко мне, Проблема. Прямиком сюда и не реви. Сказал же, что не стоит так много раз для первой ночи… Иди сюда…

Глеб уговаривает, баюкая словами, и разворачивает к себе лицом. Бекетов приподнимает меня под попкой, прижимает лицом к груди и гладит по волосам.

— Ненасытная девочка получила первый урок. Не жадничай, — говорит и целует в лоб.

— Ты ведёшь себя как мой заботливый папаша, — всхлипываю в очередной раз и успокаиваюсь. — Я плакала не потому что мне было больно или неприятно. Наоборот, очень приятно. Очень-очень. Честно!

Запрокинув голову, заглядываю в светло-голубые, льдистые глаза, чтобы прочесть его. Но Бекетов для меня как книга, написанная на языке каббалистов — чёрт знает, о чём он думает. Он слишком опытный, слишком хорошо прячет свои мысли, слишком уверенно держится.

В нём всего чересчур много всего под знаком «слишком», я начинаю бояться, что не дотягиваю до этого уровня, до Его уровня, чтобы заинтересовать и удержать возле себя мужчину надолго.

Мне хочется остаться с ним навсегда, до самой гробовой доски.

Но озвучить вслух такие мечты страшно. Вдруг Бекетов лишь глумливо посмеётся над моими глупыми, наивными девичьими мечтами?!

Скажет, что у меня вместо мозгов — только мыльные радужные пузыри Или произнесёт что-то ещё, в его фирменном стиле, с обязательной, фирменной полуухмылкой, загадочной, как сфинкс.

— Не больно? Точно? — задаёт контрольный вопрос.

— Ни капельки. Наверное, я просто перенервничала. Столько всего навалилось.