Заскрипели тяжелые ботинки, хлопнула дверь.

Таня не спешила покидать укрытие. Нужно дождаться, пока все уедут и Миллер останется один, иначе он, не слушая никаких протестов, силой запихнет ее в машину.

За окном состоялся матерный разговор — милиционеры обсудили миллеровское геройство, потом с диким тарахтеньем завелся мотор, и последняя машина, чиркнув колесами по гравию, уехала.

Таня вышла из укрытия.

— Вы?! Откуда?! — Миллер вскочил со стула. Выглядел он так, словно увидел не обычную женщину, а черта с рогами и хвостом.

— Я с отрядом МЧС приехала…

— Таня, боюсь показаться негостеприимным, но почему же вы не уехали с этим своим отрядом?

— Я писала сопроводительные листы, услышала ваш разговор и решила остаться с вами…

— Как же мне быть? — застонал Миллер и схватился за голову. — Этот герой не оставил мне даже номер мобильника, иначе я заставил бы его вернуться за вами. Отправить вас пешком? До шоссе километра два, и поймаете ли вы в этой суматохе попутку, еще неизвестно. В подвал вас, что ли? Ну зачем вы остались, Таня?

— Дмитрий Дмитриевич, вы же врач. — Она улыбнулась.

— Ну и что?

— Наверняка не умеете капельницы ставить. Так что ваше пребывание тут бессмысленно. Скорее это акт самопожертвования, как обряд самосожжения у индийских жен. Сотэ, кажется, называется.

Миллер подошел и мягко привлек ее к себе.

— Глупыха вы, Таня. — Его руки сомкнулись вокруг ее плеч нежным, но сильным кольцом, а потом она почувствовала, как теплая ладонь ложится ей на макушку. — Обряд называется сати, а сотэ по-французски значит жареный. В принципе тоже по смыслу подходит.

Еще секунду Таня поблаженствовала, а потом решительно стала вырываться.

— Мы не должны… Я просто осталась, чтобы помочь… — бормотала она, пыхтя. — У вас беременная жена… Вы вообще не имели права оставаться, зная, что скоро у вас будет ребенок!

— У меня? Ребенок? — изумился он. — Это что, ваш муж вам сказал?

— Нет. — Она опустила глаза. — Я сама видела вас в магазине «Одежда для беременных».

Миллер посмотрел на нее серьезно и грустно, а потом вздохнул.

— У меня беременная сестра, — сказал он. — Но наверное, мы действительно не должны… Вы-то ведь замужем.

— Я развелась, уже почти полгода назад.

— …Если мы хотели остаться наедине, могли выбрать и более безопасное место, — сказала Таня, когда ей наконец удалось оторваться от губ Миллера. — Давай сделаем то, ради чего мы здесь — посмотрим больных.

— Сейчас пойдем… — Он так и не выпустил ее из объятий. — Сейчас. Только ты будь рядом и держи меня за руку.

Проверив состояние больных, они снова принялись целоваться.

— Нет, все, хватит, иначе я умру от счастья, — попросил Миллер. — Пойдем на улицу.

Они вышли на крыльцо. Стояла странная тишина, даже листья не шелестели, и от этого пейзаж казался нереальным, призрачным. Вода в пруду была такой черной, что он казался бездонным.

— Ихтиандр! — вспомнила Таня и засмеялась.

— Ну и что тут такого? — Миллер сделал вид, что обиделся. — Скажи лучше: ты давно ела?

— Не помню…

— Я тоже. Мои бутерброды остались в хирургическом корпусе. Здесь только хлеб и сахар.