— Там офицеры, — пояснил Шарло, показывая на дом.

— Срал я на ваших офицеров! — громко сказал бородач. Его золотая цепочка блестела на солнце; он опустил взгляд на солдат, сидевших на дороге, и добавил:

— Если они вас достали, ребята, пошли с нами, а то они вас доконают.

— С нами! — повторили его товарищи. — С нами! С нами! С нами!

Наступило молчание. Взгляд бородача остановился на Матье. Матье отвел глаза.

— Так что? Кто идет? Раз, два, три!

Никто не пошевелился. Бородач с презрением заключил:

— Вы не мужики, а мудаки. Пошли, парни, я не хочу здесь покрываться плесенью: меня от них блевать тянет.

Они двинулись дальше: все расступились, чтобы пропустить их. Матье снова положил ноги на скамейку.

Все смотрели на окно генерала: несколько лиц приникло к оконному стеклу, но офицеры не показались.

Они исчезли: никто не проронил ни слова; песня в конце концов затихла. Только тогда Матье вздохнул.

— Прежде всего, — не глядя на товарищей, сказал Ниппер, — это не говорит о том, что мы не уходим. Вот так-то!

— Нет, — возразил Лонжен, — говорит.

— О чем?

— Что мы не уходим.

— Почему?

— Нет бензина.

— Для офицеров он всегда есть, — заметил Гвиччоли. — Баки полные.

— А наши грузовики без бензина. Гвиччоли резко засмеялся:

— Естественно.

— Я вам говорю, что нас предали! — крикнул Лонжен, напрягая слабый голос. — Предали, выдали немцам, предали!

— Хватит, — устало сказал Менар.

— Хватит! — повторил Матье. — Хватит!

— И потом, черт бы вас побрал! — подхватил телефонист. — Перестаньте все время болтать об отступлении. Еще посмотрим. Все может быть.

Матье представлял себе, как все они идут по дороге и поют, может, срывают цветы. Ему было стыдно, но это был общий большой стыд. Он не казался ему таким уж неприятным.

— Мудаки, — сказал Латекс, — он назвал нас мудаками, этот малый. Нас, отцов семейства! А ты видел цепочку у него на шее? Да он гомик! Можешь не сомневаться.

— Слушайте! — перебил его Шарло. — Слушайте!

До них донеслось гудение самолета, усталый голос прошептал:

— Прячьтесь, ребята. Они начинают по новой.

— Это уже второй раз с утра, — заметил Ниппер.

— Ты считал? Я уже и не считаю.

Они неспешно встали, прислонились к двери, вошли в коридоры. Самолет на бреющем полете пролетел над крышами, шум уменьшился, они вышли, вглядываясь в небо, и снова сели.

— Истребитель, — сказал Матье.

— Берегись! Берегись! — крикнул Люберон. Издалека послышался сухой треск пулемета.

— Противовоздушная оборона?

— Противовоздушная оборона, как же! Это из самолета стреляют.

Они переглянулись.

— Не очень-то разумно разгуливать по дорогам в такой день, как сегодня, — сказал Гримо.

Никто не ответил, но глаза у всех блестели и кривая ухмылочка гуляла по губам. Минутой позже Лонжен добавил:

— Они далеко не ушли.

Гвиччоли встал, сунул руки в карманы и, разминаясь, три раза согнул колени; он поднял к небу пустое лицо со злой складкой вокруг губ.

— Куда ты идешь?

— Прогуляться.

— Куда?

— Туда. Посмотрю, что с ними случилось.

— Остерегайся макаронников!

— Не бойся.

Он лениво удалился. Всем хотелось пойти с ним, но Матье не осмелился подняться. Наступило долгое молчание; лица вновь порозовели; солдата оживленно поворачивались друг к другу.