И я, всхлипывая, продолжаю ползти на четвереньках.

– Прошло уже несколько часов, – говорит доктор Кауфман Эрне и фрау Беккер. – Боюсь, как бы ребенок не застрял. Ее просто необходимо осмотреть, но она не позволяет. И устает все больше и больше. А ведь ей понадобятся силы, когда придет время тужиться. Если, конечно, оно придет.

– Что вы хотите сказать? – тревожно спрашивает Эрна. – Почему ребенок застрянет?

– Причин может быть много, – отвечает доктор Кауфман. – Пуповина могла обмотаться вокруг его шейки. Неправильное положение плода. Слишком крупный ребенок. Она еще молода, рожает впервые. Иногда возникают осложнения. А у меня почти ничего нет, и мои средства ограниченны. Есть, правда, щипцы, но…

– Ладно. Я лягу.

Хочу встать, но тут же начинает кружиться голова, и я падаю.

– Не могу. – Я начинаю плакать. – Просто не могу. – И ложусь прямо на пол.

Они втроем подхватывают меня, чтобы перенести на кровать, но едва отрывают от пола, как из меня потоком хлещет вода.

– Простите…

– Все в порядке, просто отошли воды. Это хороший знак, – слышу я голос доктора Кауфмана.

Кто-то, кажется Эрна, подтирает пол.

С кровати хорошо видно окно. По серому свету за ним я понимаю, что скоро рассвет. Надо же, а я и не заметила, что была ночь. Доктор Кауфман склоняется к моему животу, подносит к нему стетоскоп. Его лицо морщится.

– Что? – выдыхаю я.

– Все… все хорошо, сердечко бьется, только очень часто. Слишком часто. Это плохо. Может быть, пуповина… надо вытаскивать его оттуда, и поскорее. Дайте-ка я взгляну, насколько вы уже раскрылись.

И он разводит мои колени в стороны, а я морщусь от боли.

– Герта, – говорит он негромко и серьезно, – я должен извлечь этого ребенка немедленно. Приготовьтесь и ведите себя тихо.

У меня вырывается стон. Я так измучилась, больше всего мне хочется спать, но вдруг откуда-то из глубины тела приходит позыв – толкай! Господи, я сейчас лопну!

Доктор Кауфман снова берется за стетоскоп, слушает, качает головой и цокает. Потом он, Эрна и ее мать начинают бегать туда-сюда, приносят полотенца, воду, а доктор заливает мне промежность лизолом. Мои мозги еле ворочаются, так что я с трудом соображаю, что сейчас будет, когда он достает из сумки длинные острые ножницы. Эрна и фрау Беккер хватают меня за ноги, а я визжу, когда ножницы впиваются в мою плоть и начинают резать ее. Ору, извиваюсь, но они крепко держат, несмотря на мое сопротивление. Доктор берет в руки другой инструмент, больше прежнего, но боль становится такой сильной, что накрывает меня с головой, точно одеялом, и я уже ничего не вижу. Сознание возвращается, когда доктор Кауфман вводит большой инструмент внутрь меня и начинает раскачивать и вытягивать ребенка из моего тела. Эрна и фрау Беккер все еще держат мои ноги, прижав их к бокам с обеих сторон.

– Тужьтесь! – кричит доктор Кауфман. – Тужьтесь как можно сильнее!

Я тужусь, доктор Кауфман тянет, и вдруг из меня выскальзывает ребенок, весь красный от моей крови.

На миг в комнате становится тихо. Ребенок лежит между моих ног на постели, толстая перекрученная фиолетовая пуповина соединяет нас. Доктор Кауфман перерезает ее.