– Да, знаю, – отвечаю я. – Дай мне всего одну минуту. Я сама спущусь с ним вниз.

Она кивает и закрывает за собой дверь.

– Ну вот, – говорю я Стэнли, – я хочу, чтобы у тебя была хорошая жизнь. А еще я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя и всегда буду любить. Надеюсь, что эта ужасная война все же не состоится и все как-то уладится. И тогда, очень скоро, я за тобой приеду. А я обязательно приеду, мой милый мальчик. Обещаю тебе это. Я приеду.

Крепко прижав его к себе, я целую его в лобик, а потом заставляю себя оторвать от него взгляд и смотрю в окно. Вид из него великолепный. Этот дом выше всех соседних, и я вижу крыши, а между ними площади и много деревьев. Солнце еще не встало, но уже позолотило горизонт, окрасив облака на востоке красными и розовыми полосами. Там, где лучи еще не коснулись их подбрюший, они пурпурные, а дальше, на запад, угольно-черные.

Светлеет стремительно, и прямо у меня на глазах пушистые облака меняют свой цвет от красного к бледно-розовому и, наконец, к белому. Над горизонтом вырастает край солнечного диска: сияющая дуга чистого золота выстреливает яркими лучами, которые сразу прогоняют ночную тьму. С неимоверной быстротой солнце поднимается еще выше, превращая небо в огромный резервуар желтого пламени.

Родился новый день.

Мой дорогой Вальтер!

Понимаю, каким шоком будет для тебя это письмо, и надеюсь, что ты сел, прежде чем распечатать конверт. Я долго искала тебя, целых пять лет. Ну а потом, если честно, еще два года раздумывала, писать или не писать. Найти тебя было непросто. Я принималась за поиски, упиралась в глухую стену, отчаивалась, бросала, начинала снова, – я ведь упрямая, как ты знаешь, – и наконец с помощью, как бы ты думал кого? – еврейской благотворительной организации в Америке! – я получила твой адрес!

Прежде чем сесть за это письмо, я еще раз хорошенько все взвесила: стоит ли после стольких лет тревожить тебя, мою первую любовь, и моего сына, которого я знала всего три первые недели его жизни? Достаточно сказать, что за все прошедшие пятьдесят пять лет не было такого дня, когда бы я не думала о нем. Бо́льшую часть своей жизни я прожила с ощущением того, что кусок моего сердца отрезан и уехал вместе с ним в Англию, где, как я надеялась, мой сын обретет спокойную, счастливую жизнь. Сразу после войны жизнь под Советами была невероятно тяжелой. Каждый день был борьбой за существование. Я еще тогда хотела разыскать тебя, но время шло, и это становилось все труднее, а наконец пропала и последняя возможность. Тогда я подумала, что, наверное, и для тебя, и для Стэнли будет лучше, если я не стану вмешиваться в вашу жизнь. Но теперь, когда я с каждым днем становлюсь все старше, я поняла, что не хочу сойти в могилу, так и не узнав, что стало с моим сыном и, конечно, с тобой, мой дорогой Вальтер. Поэтому я тебе и пишу.

Говорить о прошедших годах нелегко, да и сказать как будто нечего. Так, повседневные дела, работа. О войне я стараюсь не вспоминать. Это были тяжелые, страшные годы, полные лишений и ограничений. Не хочу я останавливаться и на том ужасе, который последовал за ними, – на травме, которую нанесли нам русские оккупанты. Это тема для отдельного разговора. Но, когда все более или менее нормализовалось, я все-таки смогла воплотить свою детскую мечту и закончила учебу. Думаю, ты порадуешься, когда узнаешь об этом. В отличие от Гитлера, коммунисты хотя и вынужденно, а не по доброй воле, но все же дали нам, женщинам, хотя бы видимость равноправия.