— Проверяли дважды, но… чисто. Никаких следов… совсем никаких, — он щелкнул пальцами. — Теперь я понимаю, что подобное невозможно, а тогда… мы решили остаться на ночь. В полнолуние… третьего месяца…

Идиоты.

Или…

Кто бы ни прятался в темноте, он был достаточно умен, чтобы убрать следы. А на это способны далеко не все твари. С теми же, кто способен, я бы предпочла не встречаться.

— У нас это существо называют аль-накраин, идущий-в-тенях, — Эль прикрыл глаза. — И долгое время оно считалось вымершим. Нам удалось закрыть периметр, но… мой наставник не вернулся из темноты, как и двое из тех, с кем я делил воду…

Я молчала.

Тут ничего не скажешь. Я не знаю тех эльфов и, признаться, еще недавно мне было глубоко наплевать на них и всех прочих, а теперь… почтим память.

— Я сам долгое время находился… между мирами. Ей удалось оживить мои кошмары, смешать их с явью, — у него дернулось не только ухо, но и половина лица. — Миэль до сих пор видит сны… а я не способен сотворить более-менее сложное заклятье. Силы уходят из дырявой души… на границе таким не место.

Да уж…

А я тут на жизнь жалуюсь. И вместо слов я подняла не слишком чистый кубок: пусть легким будет путь ушедших душ. Эль повторил мой жест.

А молчание…

Порой оно — лучшая эпитафия.

— Завтра… — когда пауза слишком уж затянулась, я решила уточнить. — Что мне делать?

— Ничего. Просто будь собой.

И кажется, это не было комплиментом.

…Эль приперся после полуночи, постучал в окно, а я вместо того, чтобы послать его подальше, выбралась в сад. Мы устроились на лавке.

Полночь. Тишина.

Шелестели листья малины, то ли сочувствуя, то ли жалуясь на Грету, которая, увлеченная работой, позабыла про верный кустарник. А без алхимических отходов тот чувствовал себя как-то не так.

Маншул терся о ноги.

— М-мой друг… с-сказал, что с-случай не п-первый, — Эль явно волновался, уши скреб, дергал, краснел и в результате заикался куда сильней. — Н-не здесь, но вообще… п-по всему малому к-кольцу… т-то и дело кто-то да добывает нежить, которой здесь быть не может. Под Нарумом вскрыли лежку молодых упырей…

Тоже новость. Упыри — еще та пакость, но знакомая. С ними и обычный человек при толике сноровки справится.

— …степного типа…

А вот это уже интересно. Степных нам показывали на практике. От наших они отличались меньшими размерами, непомерно длинными руками, на которые опирались при беге, и куда большей настырностью. Если уж стая становится на след…

Но откуда им взяться под Нарумом?

— А в Китеше пару морских кликуш… правда, дохлых. Местное озеро им не понравилось.

Я думаю… все-таки соленость не та.

— И еще он сказал, что судя по толщине шкуры, твоему гворху лет двести…

Охренеть.

Нет, и вправду… двести лет… да быть такого не может, я ведь свидетелей опрашивала. И пусть те мялись, отводили глаза, прикрывая старостину махинацию, но вот двести лет… да он бы выжрал село и не одно, и значит, завелся не там, а где-нибудь на Пустошах, где нежить чувствует себя вполне вольготно.

Завелся и…

Что?

Взял и мигрировал? Что-то я о подобном не слышала. Гворхи — твари мерзопакостные, склонные к людожорству, как и вся нечисть, устойчивые к магии. А еще не отличающиеся любовью к путешествиям.