Доктор говорил добрым голосом, участливо заглядывая в глаза.

Наконец взял мою руку, достал из жилетного кармашка настоящие часы на цепочке и начал считать пульс.

«Как он меня назвал? – подумалось мне в тот момент. – Лев Давидович? Всю жизнь был Иваном Васильевичем, а тут на тебе».

Сразу вспомнился фильм «Ширли-Мырли» и его главный герой – антисемит рецидивист Кроликов, который тоже на поверку оказался Изей Шниперсоном, а совсем не Василием. Вслух же я сказал:

– Карл Иосифович, я хорошо себя чувствую. Голова практически не болит. Что произошло?

– Пути оказались разобраны, машинисту пришлось резко тормозить, Лев Давидович. В поезде несколько пострадавших и вы в их числе. Вы что-нибудь помните?

– Честно говоря, не очень помню.

Я честно попытался что-то припомнить. Резко заболела голова. Вспомнить что-то, кроме того, что меня ударили чем-то тяжелым сзади, я не мог. Однако на периферии бродили какие-то мысли о совещании, но явно не мои.

«Или мои? И почему все-таки Лев Давидович?» – вот так я подумал, но доктору сказал, решив его не расстраивать, что помню совещание, а потом удар и уже ничего не помню.

– Вот именно, – сразу обрадовался врач. – Вы проводили совещание, а тут машинист резко затормозил, и вы, не удержавшись, полетели спиной вперед и ударились затылком об угол шкафа. Сильно ударились. Меня срочно вызвали, я остановил кровь, перевязал вас, Лев Давидович, и указал уложить в вашем купе. Вы действительно себя хорошо чувствуете?

– Действительно хорошо, Карл Иосифович. Настолько хорошо, что сейчас попробую встать.

После моих слов врач замахал руками и практически заверещал, что мне вставать нельзя, необходим полный покой, как минимум в течение нескольких дней, и диетическое питание. Выслушав его, я совершенно неожиданно для себя рявкнул на доктора:

– Тихо, товарищ Дымкович! Работать вы за меня будете?

После этих слов доктор как-то скис и уже не пытался противоречить, когда я начал вставать, только по-собачьи преданно смотрел в глаза и вздыхал. После того, как я поднялся на ноги и двинулся в сторону маленькой двери, доктор, аккуратно поддерживая меня под руку, пошел рядом.

Идя в уборную, про себя я думал: «Откуда же я его знаю, этого Дымковича?»

– Спасибо, Карл Иосифович. Дальше я справлюсь сам.

Я зашел в туалетную комнату, затворил за собой дверь и, защелкнув замок, двинулся к раковине, умываться.

Удивили меня явно бронзовые краны, которые были установлены на умывальнике. Сосредоточившись на их рассматривании, я открыл воду и уже собирался снять пенсне, для того чтобы умыться, но тут мой взгляд упал на зеркало.

Из зеркала на меня смотрел самый натуральный Лев Троцкий, такой, каким я его по хрестоматийным фотографиям времен Гражданской войны запомнил. Несколько портила вид повязка на голове, но, несомненно, это был Лев Давидович.

Я закричал.

Потом ощупал себя, бросился к двери, передумал, бросился назад к зеркалу. Снова, увидев там Троцкого, вскрикнул, но уже тише.

«Черт возьми, это что же произошло? Я – Троцкий?»

Сознание не желало принимать этот факт. Я просто не верил своим глазам.