— Роуз?

— Но они сделали его командующим за то, что он однажды повел себя очень достойно. А он даже не знает, что он сделал. Он побеждает, но все эти победы, все эти очки еще хуже всего, ведь он не знает, каким образом и почему он постоянно побеждает, а я на своем месте все-таки кое-что могу. В любой момент каждый может выяснить, что Роуз не такой уж талантливый израильский отпрыск, который может одержать победу, чего бы это не стоило. Он просто не знает, почему кто-либо проигрывает или выигрывает. Никто не знает.

— Но ведь это совсем не значит, что он сумасшедший, Динк.

— Я знаю, ты здесь всего год, ты еще думаешь, что все вокруг тебя — это вполне нормальные люди. Но это не так. Мы — совсем другие. Я довольно часто бываю в библиотеке или вызываю книги на экран. Читаю в основном старые книги, потому что они просто ограничивают нас в чем-то новом. Но это неважно, у меня сложилось вполне определенное мнение, какими должны быть дети. Мы — не дети, Эндер. Дети могут терять или приобретать, и это мало кого беспокоит. Детям чужды армии, они не могут быть главнокомандующими еще для сорока таких же детей. Это больше, чем может вынести человек, если, конечно, он немного не сумасшедший.

Эндер попытался вспомнить, а какими еще могут быть дети, там дома или в школе. Но все, что ему пришло на ум, было связано со Стилсоном.

— У меня был брат. Простой нормальный парень. Все, что его интересовало — это девчонки. И полеты. Он хотел летать. Он играл в мяч с другими мальчишками. В азартные игры, стрелял по мишеням в тире, гонял по коридорам мяч, пока какой-нибудь миролюбивый офицер не конфисковывал его. Это было отличное время. Он учил меня, как правильно вести мяч, если ко мне переходит подача.

Эндер вспомнил собственного брата, но ожившие воспоминания не доставляли ему радости.

Динк оценил выражение лица Эндера по-другому.

— Ладно, я знаю, все предпочитают не говорить о доме. Но мы ведь появились не из ниоткуда, а из вполне конкретных мест. Не Школа Баталий произвела нас на свет. Она может только разрушать. И мы все помним дом и все, что с ним связано. Возможно это не только радужные воспоминания, но мы помним и врем друг другу, прячась за равнодушную забывчивость. Посмотри вокруг, Эндер, почему никто никогда не говорит о доме? Разве это не говорит само за себя, как это важно. А никто не признается в этом даже себе. Ну разве не ад?

— Да нет, все нормально. Просто я тоже вспомнил свою сестру, Валентину.

— Извини, я не хотел огорчать тебя.

— Все нормально. Я не слишком часто думаю о ней. По-моему, я тоже стал частью всей этой игры.

— Все правильно, мы в норме и никогда не расплачемся. Господи, я никогда не задумывался об этом. Ведь никто из нас не плачет. Мы стараемся стать взрослыми. Как наши отцы. Я почему-то представляю твоего отца, похожим на тебя. Такой спокойный и выносливый и вдруг взрывается, как порох — и…

— Я совсем не похож на отца.

— Возможно я ошибаюсь. Но вспомни Бонзо, твоего прежнего командующего. Он весь пропитан духом испанской чести. Он не может позволить иметь слабости. Быть лучше его — это кровная обида, оскорбление. Быть сильнее — все равно, что кастрировать его. Именно поэтому он ненавидел тебя, ведь ты не страдал, не мучился, когда он наказывал тебя. Он ненавидел тебя, от всего сердца хотел бы уничтожить тебя. Он безумец. Все они безумцы.