Сегодня и сейчас мы с вами являемся свидетелями очередной огромной драмы. Дело в том, что несмотря на самое лучшее отношение к нам с вашей стороны, на которое только можно рассчитывать, положение русского за рубежом все равно в корне отличается от положения или ситуации, скажем, итальянца, работающего в Германии.

В Союзе художников вынуждают работать по указу и по приказу. Здесь, на Западе, мы вынуждены сами искать себе новое место, пробивать новое русло. Что же из этого получается. Любимов ищет свой театр — и находит его! Я нахожу концертные залы. Максимов находит своего читателя. Теперь наступает очередь Тарковского, и я уверен в том, что его талант, не имеющий себе равных в мире, тоже найдет своих зрителей здесь, на Западе. И, конечно, не случайно свой новый путь Тарковский начинает в Италии, стране величайших культурных традиций.

Я желаю своему великому другу успехов! И я уверен, что своими страданиями этот человек еще не один раз обессмертит свой народ!

Я хочу сказать следующее. Может быть, в своей жизни я пережил не так много, но это были очень сильные потрясения. Сегодня я переживаю очередное потрясение и, может быть, самое сильное из всех: я вынужден остаться за пределами своей страны по причинам, которые хочу вам объяснить.

Более 20-ти лет я работаю в кино. Госкино СССР создало для меня такие условия, что в течение 24-х лет я сделал всего только шесть картин.

Говоря о том, что я сделал всего б картин, я объяснял всегда это свое «малокартинье» тем, что снимал зато всегда те картины, которые я хотел снимать, но я умалчивал о том, чего мне стоило добиться разрешения их снимать, каких стоило усилий всякий раз добиться утверждения своего замысла. На это уходило все время и все силы. Что это означает?

В конце концов, я подсчитал, что в течение 18-ти лет я был вообще без работы и должен признаться сегодня честно, что у меня бывали ситуации, когда в кармане не было буквально пяти копеек на дорогу.

Это не означает, что все эти годы я бездействовал, но мой путь к фильму начинался с того, что заявки на него отклонялись. Если при этом учесть, что у меня большая семья, то такие простои стали буквально проблемой нашего выживания.

Официально мои фильмы расценивались, как высококачественные, но тираж их, от которого зависел мой доход, был ничтожен. То есть нарушался элементарный закон общения со зрителем, потому что интерес со стороны публики был огромен. И тем не менее прокат фильмов внутри страны был строго лимитирован при том, что на Запад фильмы продавались свободно и за крупные суммы…

Смею думать, что всеми своими картинами я принес некоторую пользу советскому кинематографу, как-то, в меру своих сил, поддержав интерес к нему. Но при этом ни один из моих фильмов не получил ни одной премии внутри Союза, хотя там их существует великое множество. Советским кинематографистам ежегодно пачками вручаются какие-то премии, которыми я не был отмечен ни разу, также точно как мои фильмы никогда не были представлены ни на одном внутрисоюзном кинофестивале.