Водитель привез его домой, Федор поднялся по лестнице, сунул руку в карман ветровки за ключами и только сейчас вспомнил, что больше здесь не живет. Меньше суток назад он ушел насовсем и связку ключей оставил на столике в прихожей.

Возвращаться в постылый дом не хотелось, но больше идти было некуда, и Федор нажал кнопочку звонка.

Жена открыла не сразу:

– Что-то забыл?

– Нет, вернулся. Пустишь?

Пожав плечами, Татьяна молча отступила в глубь квартиры. Федор прошел в кабинет и упал на диван, не раздеваясь.

Боль нахлынула такая, что он едва не умер.

Его затрясло в ознобе, зубы застучали, по спине потек холодный пот. Федор свернулся калачиком и с головой закутался в плед.

Глаши больше нет, и никогда не будет, ее бренная оболочка лежит сейчас на полке в холодильнике вперемешку с другими телами… По долгу службы он бывал на вскрытиях, знал, как все происходит, и перед глазами против его воли проносились картины того, что завтра будут делать с Глашиным телом, он гнал их от себя, но безуспешно.

Федор раньше не знал, что бывает такая боль. Всю жизнь он провел будто в броне, не любя и даже не привязываясь к людям, а на старости лет распустился, подставил миру голый живот и тут же получил смертельный удар.

Но не о нем речь, он бы стерпел еще, лишь бы только Глаша осталась жива.

Кажется, он ненадолго забылся, потому что вдруг понял, что произошла ошибка, в морге он принял за Глашу другую девушку, а она ждет его дома, и надо срочно ехать к ней.

Федор резко сел, дыша как после стометровки, сердце билось где-то в горле.

Нет, некуда больше спешить. Он не будет счастлив, и кричать под окнами роддома не придется, и отгибать уголок кружевного свертка, чтобы впервые взглянуть в лицо своему ребенку, ему не суждено. Никогда его дитя не сделает первый шаг, не побежит ему навстречу, не прижмется теплой щекой к его щеке.

Завернувшись в плед, как старик, он вышел в коридор. Дверь в спальню была приоткрыта, Федор заглянул. Жена лежала поверх одеяла с зеленым томиком Диккенса, полное собрание которого они получили по подписке.

– Не угостишь сигареткой?

Она молча встала, прошла на кухню и достала из жестяной банки с надписью «корица» пачку «Мальборо».

Федор вытащил сигарету, прикурил, с непривычки подавился дымом.

Жена убрала пачку на место.

Федор усмехнулся:

– Не хочешь спросить, что случилось?

Татьяна пожала плечами:

– Мы никогда с тобой не откровенничали, и сейчас, мне кажется, не самое подходящее время начинать. Я постелю тебе в кабинете. Ужин на плите, еще теплый. Спокойной ночи, Федор.

Жена ушла, прикрыв дверь. Федор поглубже затянулся горьким дымом, но легче от этого нисколько не стало.

В холодильнике стояла едва начатая бутылка водки, если выпить всю сразу, не закусывая, то он отключится, но глушить горе алкоголем казалось Федору подлостью и предательством, будто сейчас, пока он умирает от боли, Глаша еще с ним, еще немножко здесь, но стоит забыться, как исчезнет навсегда.

Снова зазнобило, Федор зажег конфорку на плите и съежился возле нее на стуле, грея над голубым пламенем ледяные ладони.

Нет, ничего ему не поможет.