Он положил руку мне на плечо. Я попыталась ее стряхнуть, но он вцепился, как лишай.

— Пустите меня! — рявкнула я. — Я не ваша собственность и не собираюсь иметь с вами никакого дела.

Он явно опешил, озадачился, будто вообще не понимал, о чем это я.

— Вы что, раньше меня не слушали?

— Я-то вас слушала. А вы меня — нет. Вы мне и слова не дали вставить. Не нужны вы мне, ясно? И уберите руку, а то я ее укушу.

Руку он убрал, но не отступился. Наоборот, придвинулся ко мне совсем близко.

— Я не понимаю, почему вы отказываетесь от такой прекрасной возможности. Вы либо крайне наивны, либо очень глупы.

Говорил он теперь совсем тихо, но Карен услышала, и другие тоже.

— Ни первое, ни второе, — твердо заявила Карен. — Она самостоятельный человек, она приняла решение. А теперь попрошу оставить нас в покое.

Мужик отошел в сторонку, однако остался в церкви, торчал где-то в задних рядах и слушал.

— Значит, ты хочешь что-то сказать? — спросил меня Стивен.

— Да, мне кажется, пора… пора прекратить отнимать у всех время.

Энн тревожно взглянула на Карен, Стивен же кивнул с видимым облегчением.

— Хорошо. Я очень рад. Вся эта комедия действительно слишком затянулась. Говорить можешь отсюда.

Перед нами была небольшая ступенька, она вела туда, где обычно сидел хор; в результате голова моя оказалась разве что чуть-чуть выше уровня остальных голов.

Я посмотрела на кафедру:

— А можно оттуда? Там и микрофон есть.

Лицо его сделалось совсем красным:

— Это совершенно не подобает… — вострубил было он, а потом вроде как передумал: — Ну ладно, если так мы сможем покончить…

Он помог мне подняться на несколько ступеней, и вот я стою на темных досках кафедры Батского аббатства. Стивен включил микрофон и представил меня, его зычный голос разнесся по всему помещению.

— Дамы и господа, попрошу всех сесть. Юная… гостья… нашего аббатства хотела бы сказать вам несколько слов.

Он протянул руку, приглашая меня выйти вперед и говорить, а сам спустился вниз.

Толпа стихла.

Я допустила ошибку: подняла глаза от пола. Передо мной всколыхнулось море лиц, море чисел. А я ничего не подготовила: ни умных слов, ни речи, ни начала, ни середины, ни конца. А сказать им я могла лишь одно — откровенную ложь.

— Здравствуйте, — начала я. — Меня зовут Джем. Хотя это вы знаете, вы поэтому сюда и пришли. — Никакой реакции. Я проглотила комок в горле и продолжила: — Хотя я-то на самом деле не понимаю, чего вам здесь нужно. Я обычная девчонка, такая же, какой была месяц назад, год назад, пять лет назад, и тогда никому до меня дела не было. А потом я вдруг взяла и стала всем говорить, будто знаю, кто когда умрет. Наверное, вы потому сюда и пришли, что думаете: я и вам скажу. Но на самом деле… на самом деле… это ложь. Я все выдумала.

Все разом ахнули.

— Я просто хотела прославиться. И смотрите, ведь получилось. Простите меня. Я все наврала. Надула вас. Так что ступайте по домам — тут смотреть не на что.

Я повернулась, чтобы спуститься вниз. В толпе послышались крики: не то они хотели от меня услышать. В основном, это были сердитые восклицания, но над ними взметнулся один крик неподдельного отчаяния, очень страшный крик. Я развернулась, посмотрела в толпу. Кричала та женщина с платком на голове, та, что вчера прикоснулась к моей руке. Да, она не имела никакого права искать у меня ответа, и все же я не могла не чувствовать какой-то вины перед ней. Я вернулась к микрофону.