Это было чернильное пятно, она была практически уверена. За прошедшие три недели форма этого пятна стала настолько знакома, словно она с ним сроднилась. В другое время и в другом месте она бы, возможно, попросила мистера Гиллигана отскребсти эту полосу обоев и переклеить другие, но теперь она выяснила, что это пятно многое упрощает. Когда она сосредотачивает на нем взгляд, ей не приходится думать.

Ей нужно было отдалиться от всего этого — но тяжкий туман висел вокруг нее, порой сгущаясь вокруг нее так плотно, что она с трудом могла дышать. Из-за этого мир вокруг стал настолько замедленным.

Откуда-то из глубин этого тумана сознание Дианы запечатлевало то, как открывалась, то закрывалась дверь в детскую комнату. На чайном подносе звенел фарфор. До нее доносился запах тоста и яичницы. Две женщины перешептывались.

— Диана, здесь мисс Аддертон, она принесла тебе завтрак на подносе.

Диана оторвала взгляд от своего пятна, подняла глаза вверх и обнаружила, что над ней стоит ее золовка — руки стиснуты, лицо измученное.

— Я принесла для вас несколько яиц, мисс Саймондс, — скзала мисс Аддертон с деланной жизнерадостностью, — Настоящих яиц.

— Вкуснятина, да? — спросила Синтия.

Диана позволила своему взгляду снова зафиксироваться на пятне, пальцы ее вновь принялись ощупывать вывязанные узоры джемперка, — Я не ребенок.

Ее золовка от удивления выпрямилась: — Нет, ты не ребенок.

Когда Диана не ответила, Синтия продолжила: — Однако ведешь ты себя как ребенок.

Кулаки Дианы сжались крепче.

— Тебя постигла огромная утрата. И все это понимают. Однако сейчас много людей страдают не меньше. Некоторые из них — В этом самом госпитале. Твой долг…

— Мой долг был перед моим сыном. Предполагалось, что я сберегу его, — сказала она.

— То, что произошло с Робином, — большая трагедия, — Синтия попыталась вновь.

— Он умер из-за моего сада. Из-за того, что я поленилась спрятать ключи. Он умер потому, что я не выполола аконит, хотя прекрасно знала, насколько смертельным это растение может быть. Он умер из-за меня.

Комната погрузилась в гробовое молчание.

— Ты не в себе, Диана, — сказала Синтия.

Да, и она, вероятно, не придет в себя никогда. Робин — он был тем, что было хорошего в ее жизни, — напоминанием о довоенном прошлом, а также предвестником будущего. Она изливала на него всю свою любовь. Она говорила себе, что держит его возле себя потому, что Мюррей ненавидел свои школьные годы, но истинные причины лежали куда глубже. Она верила, что если она будет рядом, то сын будет цел.

В конце концов, тогда сделать ничего она так и не смогла.

Робин в сознание так и не пришел. Доктора не смогли ничего сделать, чтоб его спасти. Не помогло и то, что весь особняк был полон медицинского персонала. Ее прекрасный мальчик умер ночью, когда она сидела, молча склонившись над ним.

— Я бы хотела, чтобы меня оставили одну, пожалуйста, — прошептала она стене детской комнаты.

Она услышала, как мисс Аддертон ставит посуду с нетронутой едой обратно на поднос. Но, судя по звуку шагов, из комнаты вышел лишь один человек.

— Ведь не повторится снова то же самое, что и с Мюрреем? — спросила Синтия.