– Зачем вы его привели, товарищ генерал? – спросил пленник, с укором посмотрев на Лукьянова. – Чтобы надо мной поиздеваться?
Понятия субординации Абдуллаев еще не потерял и пытался, видимо, этими словами войти к Николаю Владимировичу в доверие. Дескать, я такой спокойный и добрый, почти мягкий и пушистый, а тут какой-то капитанишка под ногами мельтешит, настроение портит, и оттого пушистость дыбом встает…
Но генерал тоже в психологии разбирался, словесную пушистость с густопсовостью не спутал и ответил прямо:
– Так ты же сам просил встречи с ним.
– Я просил беседы наедине, – Абдуллаев начал что-то понимать, и в голосе его прозвучала надежда если уж не освободиться, то хотя бы удовлетворить свою мстительность.
– Вот-вот… Валар тоже хочет с тобой наедине побеседовать. А мы вам мешать не будем. Мы люди скромные, выйдем…
Лукьянов улыбнулся не менее загадочно, чем уже несколько веков подряд улыбается Джоконда, и сделал знак часовым выйти вместе с ремнем. И сам вышел следом за ним. Дверь закрылась. Абдуллаев, глядя на меня чуть ли не с насмешливым восторгом, начал высвобождать тело из объятий стула с подлокотниками.
– Скажи-ка мне, Валар, что будет, если я побью тебя? Если побью, несмотря на травмированную ногу?
– Ты сначала побей, – предложил я слегка наивно. – А про травмированную ногу жене рассказывай. Она, может быть, и поверит. Знает, наверное, что ты любишь ныть, как баба.
Магомеда моя наивность не смутила. Я заметил, как он под одеждой поигрывает мускулами, проверяя свою готовность к схватке. Но лицо его не показывало ни малейшего напряжения.
– И все же, Валар, если я тебя побью, твои друзья будут избивать меня всей толпой или попытаются сделать это по очереди? Я бы предпочел второе. Всех поочередно перебил бы, а потом спокойно ушел по своим делам.
– Мне кажется, ты полностью лишен чувства меры. Не переживай, образина, никто тебя пальцем не тронет. Они люди хорошие, побрезгуют.
Магомед недобро ухмыльнулся, хотя хотел, видимо, только усмехнуться. Но злобный блеск глаз выдал его. Я начал добиваться своей цели; кажется, вывести его из равновесия не слишком сложно. При его самодовольстве любое правдивое слово о нем самом будет для него оскорблением.
– Я не грязная собака, чтобы мной брезговать.
– Не обижай собак. Ты хуже. Ты грязнее.
Разница в весе между нами достигала, наверное, двадцати с лишним килограммов. И потому Абдуллаев не понимал, как какой-то капитан, пусть в недавнем прошлом и капитан спецназа ГРУ, может позволить себе не бояться его. Не бояться его роста, веса и былой подготовки офицера спецназа ВДВ, а потом и полевого командира банды, что дает если не подготовку, то хотя бы уверенность в себе, часто переходящую в самоуверенность. Такое непонимание губит многих, даже спортсменов-чемпионов. А я уже выбрал правильную тактику темпового боя, которым владеют не многие спецназовцы. Мое преимущество заключается в скорости и в лишении противника возможности сосредоточиться и осмыслить. Не дать ни секунды на раздумья и на оценку действий – и тогда имеешь большой шанс выйти победителем в схватке с любым противником. И я к такой схватке был готов. Готовность эта отрабатывалась годами и зависела не от собственной скорости мышления – что тоже, конечно, немаловажно и является существенным фактором успеха, – а от заготовленных движений, комбинаций и каскадов ударов, которые выполняются безостановочно в автоматическом режиме. Я этого автоматизма долго добивался. Вообще-то у меня хорошая реакция, способам защиты я обучен и в состоянии правильно защититься от ударов. Но у него руки намного длиннее моих, и, подходя к нему на убойную дистанцию удара, я всегда рискую нарваться на встречный удар. И здесь может сказаться разница в весовых категориях. По крайней мере, при обычной манере ведения боя схватка может оказаться равной. А мне это ни к чему. И потому лучше всего продемонстрировать навыки темпового боя. Крупные люди, как правило, такой вид «рукопашки» плохо выдерживают…