– Я не хотела, чтобы это была ты, – говорит она. – Ты должна это знать.

Я закрываю глаза и ничего не говорю. У меня нет на это сил.

Грета чувствует это и заполняет тишину.

– На твоем месте должна была быть Ингрид. Так мне сказали. Во время собеседования она показала свою медкарту. И оказалась подходящим донором. Но потом она сбежала, осталась только ты. Еще один подходящий донор. У меня не было выбора. Либо ты, либо верная смерть. Я выбрала жизнь. Ты спасла меня, Джулс. Я всегда буду тебе благодарна.

Я открываю глаза лишь затем, чтобы устремить на нее гневный взгляд. Она одета в больничную рубашку, как и я. Свето-голубого цвета. Такого же, как обои в спальне 12А. На воротник кто-то приколол золотую брошку, такую же, как у Марджори Милтон.

Уроборос.

Я вырываю руку из руки Греты и кричу, пока не засыпаю вновь.

Я просыпаюсь.

Засыпаю.

Просыпаюсь снова.

Туман частично развеялся. Теперь я могу двигать руками, шевелить пальцами на руках, я чувствую укол капельницы и неприятное присутствие катетера. Я ощущаю также, что в комнате со мной кто-то есть. Чужое присутствие протыкает пузырь моего одиночества, как осколок кожу.

– Хлоя? – зову я, отчаянно надеясь, что это был всего лишь кошмар. Что, открыв глаза, я окажусь на диване у Хлои и буду страдать из-за предательства Эндрю и переживать насчет поисков работы.

Я смирюсь с этими переживаниями.

Более того, я буду им рада.

Я повторяю ее имя. Словно загадываю желание. Если я буду повторять его снова и снова, может быть, оно сбудется.

– Хлоя?

– Нет, Джулс, это я.

Мужской голос, знакомый и ненавистный.

Я открываю глаза – мое зрение помутилось из-за лекарств. Через дымку я вижу, что рядом с койкой кто-то сидит. Постепенно мне удается сфокусироваться.

Ник.

На нем новая пара очков. В простой черной оправе вместо черепаховой. Под правым глазом синеет огромный синяк. Там, где я его пнула. Я бы не отказалась поставить другой такой же под левым глазом. Но я могу лишь беспомощно лежать на месте.

– Как самочувствие? – спрашивает Ник.

Я молча смотрю в потолок.

Ник ставит на прикроватный столик стакан с водой и бумажную чашечку. Внутри нее лежат две маленькие белые таблетки.

– Это облегчит боль. Мы не хотим, чтобы ты страдала. В этом нет никакой необходимости.

Я по-прежнему молчу, хотя мне и вправду больно. В животе у меня пульсирует острая непрекращающаяся боль. Я ей рада. Боль – единственное, что отвлекает меня от страха, злости и ненависти. Если она утихнет, я погружусь в трясину тяжких чувств, из которой я уже, скорее всего, никогда не выберусь.

Боль дает ясность мыслей.

А ясность мыслей дает шанс выжить.

Поэтому я все-таки прерываю молчание, чтобы задать вопрос, на которой мне не хватило сил вчера.

– Что вы со мной сделали?

– Доктор Вагнер и я вырезали твою левую почку и пересадили ее той, кто в ней нуждался. – Он не называет имя Греты, как будто я не знаю, о ком идет речь. – Рядовая операция. Все прошло без осложнений. Тело реципиента прекрасно приняло орган, и это замечательные новости. С возрастом вероятность отторжения значительно возрастает.