Коридор поворачивает. Я оказываюсь в просторном холле.
Справа от меня – кухня, оформленная в приглушенных тонах. Над раковиной висит картина. Змей, свившийся восьмеркой, кусающий собственный хвост.
За кухней расположена столовая. За ее окнами раскинулся Центральный парк, словно пылающий под лучами заходящего солнца.
Меня пронзает холодный, острый страх.
Я все еще в Бартоломью.
И была все это время.
От осознания этого мне хочется кричать, но я не могу издать ни звука. Мое горло сжалось от жажды и страха.
Я иду, торопливо шлепая по полу босыми ногами. Но успеваю сделать всего лишь несколько шагов, прежде чем слышу за спиной знакомый голос.
Несмотря на страх и жажду, у меня все же вырывается крик. Но чья-то рука тут же зажимает мне рот. Меня резко разворачивают, и я вижу его.
Ника.
Его губы плотно сжаты.
В глазах – злость.
Справа от него стоит Лесли Эвелин. Слева – доктор Вагнер, держащий наготове шприц. Я успеваю заметить каплю, висящую на кончике иглы, прежде чем доктор Вагнер втыкает шприц мне в руку.
Все моментально начинает расплываться. Лицо Ника. Лицо Лесли. Лицо доктора Вагнера. Словно помехи на экране телевизора.
Я судорожно вдыхаю.
Издаю еще один крик.
Громкий, жалобный, пронизанный ужасом.
Он эхом отдается от стен, и я все еще слышу его, теряя сознание.
Спустя один день
44
Мне снится моя семья на мосту в Центральном парке.
На этот раз я стою рядом с ними.
Как и Джордж.
Мы впятером стоим на мосту и смотрим на свои отражения в залитом лунным светом озере. Легкий ветерок образует рябь на воде, и наши лица искажаются, как в кривом зеркале.
Я рассматриваю собственное отражение, наблюдая, как оно меняется и расплывается. Потом я перевожу взгляд на другие отражения и замечаю кое-что странное.
Все они держат в руках ножи.
Все, кроме меня.
Я поворачиваюсь и гляжу на них. На свою семью. На свою горгулью.
Они поднимают ножи.
– Тебе здесь не место, – говорит отец.
– Беги, – добавляет мама.
– Беги как можно быстрее, – заканчивает Джейн.
Джордж молчит. Просто смотрит бесстрастными каменными глазами, как мои родные бросаются вперед и начинают втыкать в меня ножи.
Спустя два дня
45
Я просыпаюсь медленно. Словно пловец, неохотно поднимающийся из пучины вод. Сон не хочет меня отпускать. Как густой туман, клубящийся внутри меня.
Я не открываю глаза. Мое тело кажется мне тяжелым. Таким тяжелым.
В животе у меня пульсирует боль, но я едва ощущаю ее. Будто жар от камина, горящего на другом конце комнаты.
В конце концов мне удается приподнять веки, и я вижу больничную палату.
Ту же самую.
Ни одного окна. Стул в углу. Репродукция Моне на белой стене.
Несмотря на туман в голове, я прекрасно знаю, где я.
Не знаю только, что будет дальше и что уже случилось.
Мое тело отказывается двигаться, как я ни пытаюсь. Туман чересчур тяжел. Мои ноги бесполезны. Руки – тоже. Мне удается лишь пошевелить правой кистью.
Единственное, что я могу, – медленно повернуть голову набок. Слева от себя я вижу капельницу, от которой к моей руке тянется тонкая пластиковая трубка.
Я чувствую, что моя голова больше не перебинтована. Волосы шуршат по подушке, когда я поворачиваю голову направо. Там стоит фотография моей семьи, и в расколотом стекле виднеется мое отражение.