И, наконец, данные системы жизнеобеспечения: 'Смена статуса. Смерть. Реанимация невозможна. Закрытие программы...'

Голова лётчика упала на грудь, вид камеры сместился на панель управления роботом... И почти тут же погас - одна из эскадрилий 'тяжёлой' авиации зашла на очередной заход. Взрыв зенитного робота был красив, его было видно с нескольких скафов других, пока ещё живых бойцов.

А вот записи некоторых из них, которых я накидал чисто для количества - самые красивые сцены подарили миру именно перечисленные выше люди. Бойцы не обладающие сверхскоростью, но в неплохих доспехах (хотя и не сравнить с 'мехами' спецназовцев), прыгающие, летающие, кричащие и стреляющие, стреляющие, стреляющие... Взрывы вокруг. Трассирующие дорожки. Вспенивание очередями земли, с которой вверх подымались клубы марсианской пыли. Видящие гибель товарищей, меняющие позицию и... Погибающие сами. Но несмотря на убывания количества, время обратного отсчёта неумолимо уменьшалось. Вот таймер в углу показывает полторы минуты. Минута. Двадцать секунд. Десять...

Примерно за двадцать секунд до взрыва погиб 'Достоевский', сделавший невозможное - сумевший с группой ополченцев удержать позицию на холме до момента, пока не стало поздно.

Десять секунд.

Пять.

Две.

Фёдор Михайлович оказался неправ. Не все не дожили до взрыва. Ибрагим, позывной 'Ибрагим', молившийся в одной из записей на коврике, остался тем, кто увидел этот чёртов взрыв. За две секунды до него, ведомый каким-то неведомым мне чутьём, обернулся, приблизил оптику... Прямо на летящий в его направлении тяжёлый дрон-бомбардировщик. Ещё десять секунд, и тот сбросил бы тяжёлую бомбу на пару килотонн, расфигачившую бы то, что так долго и трепетно защищали бойцы вольфрамового... Но вот индикатор показывает '00:01', '00:00'...

...И всё. Серый экран.

Смена плана. Снова вид с нагрудного кармана сидящего рядом с Максимом человека. Но Максиму здесь уже двадцать пять, а сидящий с ним и ведущий съёмку... Я. Вокруг - тюремная камера. На столике которой - бутылка крепкого рома, две рюмки и кое-что из закуски. Ночь перед их расстрелом.

- Я не смог, Вань, - виновато проговорил марсианин. - Я ведь воевал. На самом деле воевал против них. Да, физически никого из живых не убил, только ботов, но, блин, какая им разница!

Я был под колпаком, и после войны ничего не мог сделать. Они прессовали меня, и... - Вздох. - А ещё Оксанка. Заложница. Они бы убили её, только заикнись я о материалах. Или сделали бы что-то более страшное.

- Да, я испугался! - гневно воскликнул он, но гневался на самого себя. По лицу его, судя по голосу, стекали слёзы обиды и отчаяния. - Возможно, трус. Отступил, не смог продолжить свой бой, настоящий, ради которого судьба сохранила меня там, в Смоленске. Позволила выжить. И поэтому теперь сдохну тут, на Венере, в логове врага, как какое-то ЧМО, за совершенно детское и идиотское никому не нужное преступление. Какая, блин, ирония, да?

Я молчал. Он продолжил:

- Это карма, Вань. Закон жизни. Раз я не справился, она убрала меня в утиль. И прислала тебя, того, кто сможет сделать это, кто выполнит её желание. Иначе хрена бы ты пришёл сегодня со своей бутылкой!