На рубеже XII–XIII веков кровь обрела такую ценность и стала объектом такого истового поклонения, что это привело к важному изменению в обряде христианской литургии: обычные прихожане, которые до этих пор, как правило, причащались хлебом и вином, отныне должны были причащаться только хлебом. Вино литургии, в результате пресуществления ставшее кровью Христа, теперь предназначено только для священнослужителей и представителей духовенства, присутствующих в храме. А прихожане имеют право причащаться вином только в исключительных случаях: во время некоторых праздников или особо торжественных церемоний. Это ограничение, утвержденное Констанцским собором в 1418 году, не было принято беспрекословно: кое-где оно вызвало сопротивление и даже бунты. Самым знаменитым и самым жестоким из них было восстание гуситов в Богемии в начале XV века: характерно, что эмблемой его сторонников стала большая красная чаша. Другие протестные движения были не такими масштабными, но зародились еще раньше. Заметим, что ограничение евхаристии противоречило слову Христа, которое было произнесено во время Тайной вечери и о котором рассказано в трех Евангелиях: "Взяв чашу с вином и благодарив, Иисус подал ее ученикам и сказал: "Пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Мф 26: 27–28). Пейте из нее все…"

Эта связь между кровью и вином заставляет задуматься о цвете вина. Каким оно было, вино, которое пил Иисус с учениками во время Тайной вечери? И каким должен быть цвет вина, которое в память об этом событии священник во время мессы превращает в кровь Христа? На этот вопрос Отцы Церкви и литургисты дают однозначный ответ: красным. В самом деле, как для античных социумов, так и для средневековой культуры архетипический цвет вина — красный. Пусть даже в Средние века, вплоть до их заката, люди выпивали больше белого вина, чем красного, и даже если в реальности церковное вино, всегда смешанное с водой, приобретает гораздо более светлые, ненасыщенные оттенки. Во время мессы цвет вина не играет никакой роли, поскольку его не могут видеть прихожане и почти не могут разглядеть священнослужители. Но в символическом аспекте оно может быть только красным. А как иначе можно совершить пресуществление, превратить вино в кровь? И вообще: вино, каким бы ни было его происхождение, и для чего бы оно ни предназначалось — для светских или для духовных целей, на средневековых изображениях всегда красное. Вино другого цвета просто не воспринималось бы как вино.

На исходе Средневековья и в раннее Новое время в искусстве получает распространение сюжет, который с особой силой подчеркивает связь между вином и кровью Христа и который дает живописцам и миниатюристам возможность изображать потоки красной жидкости — "Мистическая давильня". Источники этого сюжета следует искать в Ветхом Завете, где Земля обетованная неоднократно сравнивается с плодоносным виноградником, и в двух проповедях Блаженного Августина, где тело казненного Иисуса сравнивается с виноградной гроздью. Истолковав эти сравнения почти буквально, художники уже с конца XII века создают удивительный образ: Иисус стоит на коленях (или во весь рост с крестом на плечах) под прессом огромной давильни, который раздавливает его, словно виноградную гроздь; его кровь течет во все стороны, а его приверженцы — возможно, сами апостолы — пьют ее или купаются в ней, чтобы смыть с себя грехи. Это кровавое зрелище не сразу стало популярным, вероятно потому что находилось на грани кощунства. Но начиная с XIV века все сомнения рассеиваются: "Мистическая давильня" появляется на знаменах многочисленных братств Святой Крови, а также на витражах, которые жертвуют для своих капелл виноградари и виноторговцы. Что же до живописцев и витражных мастеров, то они соперничают друг с другом, стараясь придать искупительной, питающей крови Христа самый яркий, светлый, чистый оттенок красного, какой только способно создать их искусство