— Я слышала достаточно, чтобы судить, когда вы говорите правду, а когда нет.

— Вы сейчас не в том положении, чтобы судить о чем-либо.

— Нет, я как раз в наилучшем положении для этого. Думаю, мой конец близок, бояться мне нечего. Я вас раскусила, мистер Ли, Ай Линь, Хендрик ван Идеи, мистер Элиот, мистер Тодд, как вы там еще себя называете? Помните два последних имени? Вы использовали их, когда убили моряка, мистера Бедвелла, и бывшего партнера моего отца, мистера Шелби. Я не в том положении, чтобы судить? — Салли встала; она подумала, что вовсе не собиралась делать этого, но каким-то образом оказалась на ногах. — Да я была рождена, чтобы быть вашим судьей! Так что послушайте мои суждения.

Она стояла напротив него, слегка покачиваясь, короткие волосы растрепаны. Мишлет, похожий на мертвеца, находился позади хозяина, сам Ай Линь смотрел на Салли, и его бесстрастные глаза поблескивали темным огнем.

— Вы проникли в мою жизнь подобно мерзкому червю. Вы все обо мне знаете. Вы знаете о моем возлюбленном Фредерике Гарланде и о моих друзьях Джиме Тейлоре и Вебстере Гарланде; вы знаете все о моей дочери, о моем доме и слугах, о моем бизнесе и моей партнерше… Вы знаете обо всем, чем я занималась, и об Акселе Беллмане — человеке, который убил Фредерика. Человеке, создавшем паровую пушку. Я сейчас ненароком вспомнила его. Тогда я была в его руках, так же, как сейчас нахожусь в ваших. Но боюсь, сравнение не в вашу пользу, Ай Линь. Понимаете, он был своего рода гением, а вы нет. Он обладал особой дальновидностью, а вы нет. Он служил чему-то гораздо большему, чем сам думал, хотя и служил злу. Но вы… вами движет всего лишь жажда наживы. Ваш мозг огрубел, вы ничего не чувствуете, в вас нет ни разума, ни воображения, ни милосердия. Вами движут лишь две вещи — деньги и ненависть ко мне. Поэтому, когда я спросила, почему вы преследуете евреев, у вас не хватило силы и смелости сказать: «Потому что я жадный» или «Потому что я жестокий», нет, вы просто ушли от ответа. Все совершенно так же, как и в те годы, когда вы занимались контрабандой опиума. За всеми вашими действиями стоит одна лишь алчность. Вы словно маленький мальчик, который набивает рот конфетами и никак не может остановиться…

Цадик открыл рот, желая что-то сказать. Но она сделала шаг вперед, разгневанная, и Мишлет вздрогнул и попятился, отчего огонь в его лампе замерцал. Глаза Ай Линя горели, из них прямо-таки сочился яд или еще какое-то едкое вещество, но Салли не обращала на это внимания. Она продолжала:

— Я узнала еще кое-что и, думаю, должна быть благодарна вам за это. Я узнала, как выглядит зло. Оно не похоже на зловещего толстяка в инвалидном кресле, и у него нет национальности — китайской, русской или еще какой-нибудь. Оно вовсе не загадочно. Вы тоже не зло. Вы слишком карикатурны, чтобы быть злом, со своей мартышкой и планами, как научить мою дочь кормить вас с ложечки и вытирать салфеткой ваш отвратительный рот.

— Откуда вы это знаете? — встрепенулся он.

— Потому что однажды ночью я спускалась сюда и слышала, как человек, стоящий сейчас за вашей спиной, торговался с секретарем, кому воспитывать мою дочь!