Однако благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Насмотревшись на разных кандидатов в отцы, мы с Линдси так и не узнали, как мужчина должен обращаться с женщиной. Чип научил меня вязать рыболовные крючки, а вот как быть мужчиной, я так и не понял: глушить кружками пиво и орать на жену, когда та осыпает тебя упреками? Я вынес единственный урок: на других полагаться нельзя. «Я знаю, что любой мужчина испарится в два счета, — сказала однажды Линдси. — На детей им плевать, на все остальное тоже. Избавиться от надоевшего мужика легче легкого».
Наверное, мать чувствовала, что Боб сожалел о своем решении взвалить на себя воспитание чужого ребенка, поэтому однажды позвала меня в гостиную и поинтересовалась, не хочу ли я позвонить Дону Бауману, моему биологическому отцу. Разговор вышел коротким, но весьма запоминающимся. Он спросил, помню ли я, как мечтал обзавестись собственной фермой с лошадьми, коровами и цыплятами, и я ответил: «Да». Потом спросил, помню ли я сводных брата с сестрой, Кори и Челси, и я, помявшись немного, сказал: «Вроде как». И наконец, он спросил, хочу ли я с ним повидаться.
Я мало что знал о своем биологическом отце и плохо помнил жизнь до того момента, как меня усыновил Боб. Я знал, что Дон бросил меня, потому что не хотел платить алименты (точнее, так говорила мать). Знал, что он женился на женщине по имени Черил, что он очень высокий и многие считают, будто я на него похож. А еще я знал, что он «чокнутый святоша» — так Мамо называла истово верующих христиан, которые, как она говорила, «орут в церкви и бьются в судорогах, точно их жалят змеи». Это пробудило во мне интерес: после краткого экскурса в религию я очень хотел познакомиться с церковными обычаями поближе. Поэтому я спросил у матери разрешения на встречу, она согласилась, и вскоре после того как я потерял приемного отца, в мою жизнь вернулся отец биологический.
Выяснилось, что у Дона Баумана гораздо больше общего с матерью, чем я думал. Его отец (и мой дед), Дон Си Бауман, также перебрался на юго-запад Огайо из Кентукки. Обзаведясь семьей, дед внезапно умер, оставив молодую жену с двумя маленькими детьми на руках. Бабка снова вышла замуж, и мой отец большую часть своего детства провел в Кентукки у ее родителей.
Отец, как никто другой, понимал, что значит для меня Кентукки. Мать родила его в совсем юном возрасте, и хотя ее второй муж оказался человеком неплохим, он был очень суровым и нелюдимым (впрочем, к пасынкам вообще мало кто испытывает искреннюю приязнь). В Кентукки, на его зеленых просторах, среди родных, отец мог расслабиться и быть собой. И я — тоже. Людей я делил на два типа: тех, к кому я тянулся и пытался впечатлить, и тех, кого избегал, испытывая рядом с ними неловкость. К последней категории относились все посторонние, а в Кентукки посторонних не было.
В каком-то отношении отец постарался воссоздать вокруг себя ту атмосферу, которая окружала его в детстве. Он купил небольшой дом с участком земли в четырнадцать акров. Там был пруд с рыбой, пастбище для коров и лошадей, сарай и курятник. Каждое утро дети собирали свежие яйца — обычно семь или восемь штук, как раз хватало на семью из пяти человек. Днями напролет мы носились вокруг дома наперегонки с собакой, ловили лягушек, гоняли кроликов — в общем, развлекались совсем как в Кентукки.