Разговоры о «недостаточно верующих» христианах, об атеистах, сбивающих с праведного пути молодежь, о художественных выставках, оскорбляющих религию, создавали впечатление, что окружающий мир страшен и чужд. Взять, к примеру, права гомосексуалистов — самую острую тему среди консервативных протестантов. Никогда не забуду тот день, когда убедил себя, будто я гей. Мне было тогда лет восемь или девять, а может, еще меньше, и я случайно увидел по телевизору шоу одного проповедника. Тот утверждал, что гомосексуалисты — олицетворение зла, что они обманом проникли в наше общество и все обречены на вечные адские муки без надежды на раскаяние и спасение. О геях в то время я знал лишь одно: они предпочитают не женщин, а мужчин. Под это описание прекрасно подходил я сам, ведь девчонки мне совсем не нравились, а самым близким моим другом был парень по имени Билл. О нет, я буду гореть в адском пламени!
Я поделился страхами с Мамо: признался, что я гей и меня ждут адские муки. «Не будь идиотом! С чего ты взял, что ты гомик?» — спросила она. Я пояснил, как пришел к такому заключению. Мамо захохотала, потом задумалась, как же объяснить столь деликатную тему мальчику моих лет. «Джей Ди, тебе хочется сосать член?» — спросила она наконец. Я ужаснулся. Как, зачем?! Она повторила вопрос, и я решительно ответил: «Нет, конечно!» «Значит, ты не гей. Но даже если тебе захочется сосать член, ничего страшного. Иисус все равно тебя любит». На этом тема была закрыта. Видимо, переживать из-за того, что я гей, больше не стоило. С годами я осознал истинное значение ее слов: гомосексуалисты, конечно, те еще чудики, однако их существование нам ничем не грозит; и вообще, у христиан есть более важные заботы.
С другой стороны, в моей новой церкви больше говорили о гей-лобби и «войне с Рождеством», чем обсуждали качества, коими должен обладать истинный христианин. Тот разговор с Мамо я оценивал как пример светского мышления, а не акт христианской любви. Нравственность определялась очень просто — надо отвергать любые социальные недуги: геев, теорию эволюции, либерализм Клинтона, внебрачные сексуальные отношения… Папина церковь практически ничего от меня не требовала. Быть христианином оказалось очень просто. Единственные позитивные учения, которые продвигала наша церковь — это что я не должен прелюбодействовать и что надо проповедовать Евангелие другим. Поэтому я твердо решил хранить верность будущей жене и обращать в свою веру каждого встречного (включая нашего учителя естествознания в седьмом классе — мусульманина по рождению).
Мир качнулся в сторону морального разрушения — в сторону Гоморры. Время Восхищения Церкви[28], думали мы. Апокалиптические образы окружали меня повсюду: в проповедях и в книгах (особенно в цикле «Оставленные»