– Оливия, – спокойно проговорил он. – Передай ей… – Он замолчал и опустил голову.

– Ты сам знаешь, что я скажу.

Он протянул руку, и Малкольм схватил ее так крепко, что захрустели кости. Когда они разжали руки, у Грея горели костяшки пальцев, а на ладони Малкольма осталась от них кровь.

Они больше не разговаривали и быстро пошли по коридору.

Парик был слишком велик Грею, потому что у Малкольма была круглая голова, похожая на переросшую дыню, но волосы Грея – золотистые и заметные, как тактично заметил Малкольм – были густыми, и он заправил их под парик. В результате изделие из конского волоса сидело на его голове надежно, хоть и причиняло неудобство. Грей надеялся, что у Малкольма не было вшей, но быстро забыл о такой мелочи, когда пробирался сквозь людскую толпу на улице возле Ла Пунты.

Люди с любопытством поглядывали на крепость, проходя мимо, и явственно замечали какие-то отклонения от привычного распорядка. Но весть о войне еще не распространилась. Грей гадал, достигла ли она официально кабинета губернатора – или его постели, где он лежал больной. Ни у Грея, ни у Малкольма не было сомнений, что только самая срочная новость могла заставить корабль проплыть с такой поспешностью через заградительную цепь.

Стражник, охранявший уличные ворота крепости, еле удостоил Грея взгляда и махнул рукой – проходи. Как и в мирное время, в крепости можно было видеть столько же штатских, сколько и военных, к тому же было много светловолосых и голубоглазых испанцев. Платье на Грее было не испанского покроя, но скромное и неброское.

Ему понадобится лошадь – это первое. Конечно, он мог пройти десять миль, но делать это в элегантных туфлях болезненно и неудобно, тем более что туда и обратно будет уже двадцать миль… Он взглянул на небо – полдень уже миновал. Конечно, в этих широтах солнце садится в восемь или девять часов, но…

– Какого дьявола, болван, почему я не спросил у Стаббса, как по-испански «лошадь»? – пробормотал он себе под нос, пробираясь сквозь ряды душистых прилавков, заваленных фруктами. Он узнавал, конечно же, бананы, а еще папайю, манго, кокосы и ананасы, но вот странные темно-зеленые плоды с грубой кожурой и светло-зеленые, по его предположениям, «сахарные яблоки» аноны он никогда еще не видел. Как бы то ни было, пахли они восхитительно. Его желудок заурчал – несмотря на съеденного у Малкольма осьминога, он был голоден. Но тут он почувствовал совершенно противоположный запах – свежего навоза.

Было очень поздно, когда Грей наконец вернулся в Каса Эчеваррия. Полная луна плыла высоко над головой, пахло дымом, цветущими апельсинами и медленно жарившимся мясом. Он без труда перекусил в Кохимаре на крошечной рыночной площади, просто показывая пальцем на понравившиеся продукты и заплатив самыми мелкими монетами из кошелька, но Кохимар уже был далеко позади, а голод снова терзал его желудок.

Он слез с мула, привязал его к перекладине возле дома и забарабанил в дверь. Его приезд был замечен, и он поднимался по невысоким деревянным ступенькам под мягким светом фонаря.

– Это вы, милорд? – Том Бёрд, благослови его Бог, стоял в рамке открытой двери, держа в руке фонарь, и его круглое лицо сморщилось от беспокойства.