– А-а. – Грей положил в рот какой-то кусок и медленно жевал. Шок сменился огромным облегчением, а потом нарастающим гневом.

Сам недоверчивый, он дал священнику деньги на нужды ребенка и сказал, что платежи будут продолжаться, но только пока святой отец будет присылать Грею раз в год локон малыша – в подтверждение, что он жив и здоров.

У Малкольма Стаббса волосы были песочного цвета и росли тугими завитками, словно овечья шерсть. Предоставленные сами себе, они торчали на голове, словно пружины рваного матраса. Поэтому Малкольм стриг голову и ходил в парике. Он и тут носил парик, но сейчас снял его. Отросшие на дюйм волосы напоминали текстуру маленьких, кудрявых локонов цвета темной корицы, которые Грей к этому времени дважды получал из Канады: каждый локон был аккуратно перевязан черной ниткой и сопровождался короткой запиской от отца Ле Карре – с благодарностью и его благословением. Последнее письмо Грей получил перед своим отъездом на Ямайку.

У него возникло нестерпимое желание ударить Малкольма головой о стол и макнуть носом в pulpo, но он сдержался. Вместо этого он тщательно прожевал кусок осьминога – очень вкусный, но по текстуре похожий на ластик, – проглотил его и спросил:

– Тогда расскажи мне про восстание рабов.

Малкольм посмотрел на него, что-то обдумывая. Кивнул и с кряхтеньем протянул руку к испачканному кровью чулку, свисавшему с его протеза.

– Давай поднимемся на стену, – сказал он. – Тут мало кто из слуг говорит по-английски, но это не значит, что они не понимают. И они часто подслушивают под дверью.

Грей заморгал, когда они вышли из полумрака каменного лестничного колодца на ясный и яркий день. В ослепительном небе кружились чайки. С моря налетали сильные порывы ветра, и Грей снял шляпу и сунул ее под мышку, чтобы ее не унесло.

– Я прихожу сюда несколько раз в день, – скзал Малкольм, возвысив голос из-за ветра и крика чаек. – Смотрю на корабли. – Он кивнул на простор огромной гавани, где несколько очень больших кораблей стояли на якоре в окружении стаи мелких судов, курсировавших к берегу и обратно.

– Красавцы! – восхитился Грей. – Но они стоят праздно, верно? – Действительно, на кораблях все паруса были свернуты, крышки орудийных портов задраены. Корабли плавно покачивались под ветром, мачты и реи чернели на фоне небесной и морской синевы.

– Да, – сухо отозвался Малкольм. – Они особенно красивы, когда праздно стоят. Насколько мне известно, объявление войны еще не получено, иначе на палубах было бы черно от людей, а паруса зарифлены, а не свернуты. Вот почему я прихожу сюда утром, в полдень и вечером, – добавил он.

– Но… если де Прадо – ведь он тут главнокомандующий? – если он не знает, что война объявлена, почему тут уже стоят эти корабли? Ведь они точно военные, а не торговые. Даже я это вижу.

Малкольм засмеялся, хоть и не слишком весело.

– Да, пушки выдают их. Испанцы ждут объявления войны уже полгода. Генерал Эвиа привел сюда эти корабли еще в ноябре, и они с тех пор тут стоят.

– А-а.

Малкольм поднял брови:

– Вот именно, а-а. Де Прадо ждет объявления войны со дня на день. Вот почему я отправил Оливию с детьми за город. Подчиненные де Прадо относятся ко мне с подчеркнутой вежливостью. – Он слегка скривил губы. – Но я вижу, как они уже примеряются, чтобы заковать меня в цепи и бросить в тюрьму.