Великая Поэтесса лишь плечами брезгливо пожала. У окна стоит, шаль на плечи набросила, от меня отвернулась. Но все ж успела я в ее взгляде, брошенном на меня, заметить искорку интереса. Хотя неприязни там было намного больше. Что ж, теперь будем из этой искорки пламя раздувать.

— Позвольте представиться — Лазарева Анна Петровна, инструктор ЦК ВКП(б), работаю в отделе идеологии и пропаганды. В мои служебные обязанности входит и работа с интеллектуальной элитой нашей страны. Именно поэтому я и присутствовала на вашем допросе, Анна Андреевна — мне надо было понять, что Вы за человек, как с Вами говорить, и имеет ли смысл это делать вообще. И если с Львом Николаевичем ситуация более или менее понятна, то Вы для меня, после прочтения вашего дела, оставались 'терра инкогнита'.

— Позвольте поинтересоваться, за что мне такая честь? — сухо спрашивает Лев Николаевич.

— Во-первых, потому, что Вы, несмотря на все сложности, имевшие место быть в Ваших отношениях с Советской властью, пошли добровольцем на фронт, честно и храбро отвоевав на 'Куйбышеве'. Что показывает, судьба страны для Вас важнее, чем недовольство властью. Конечно, тогда Вы не могли знать историю, случившуюся с генералом Деникиным — но мотив и у Вас, и у него явно был один.

— Я не знаю этой истории, Анна Петровна — Гумилев был явно заинтригован — не могли бы Вы ее рассказать?

— Охотно, Лев Николаевич — боковым зрением отслеживаю реакцию остальных: Анна Андреевна смотрит на меня с интересом, постепенно пересиливающим неприязнь; прозаик с дивана смотрит, скорее, с любопытством; его дочка — с откровенной ненавистью! Ну, ее мнение лично меня меньше всего волнует!

— История простая — весной 1943 года к генерал-лейтенанту Деникину пришли гости и увидели на стене его гостиной карту, на которой красными флажками было отмечено продвижение Красной Армии. И спросили, Антон Иванович, Вы же воевали с большевиками не на жизнь, а на смерть?! На что Деникин ответил — это наша, Русская Армия! (прим. — история реальная — В.С.). И как вы знаете, Деникин, как и многие другие бывшие «белые», сделали выбор в пользу настоящего и будущего, приняв советское гражданство. Позволю себе заметить, что страна тоже сделала такой выбор — прошлое не забыто, но нельзя жить прошлым, поэтому избрано было будущее.

Во-вторых, Лев Николаевич, вспомните, Полярный, октябрь сорок третьего, матросский клуб — и рукопись, что вам тогда вручили (ой, там кажется, на машинке было отпечатано — но как еще назвать?). Так получилось, что человека, написавшего это, и еще многое другое, материалы мы вам можем дать — сейчас нет с нами. Но есть мнение, что именно вы можете продолжить его дело, очень важное для советской науки. Поэтому мы следили за вашей судьбой, одёргивали недоброжелателей, ставивших вам в вину происхождение и непонимание марксизма. Ваши нынешние сложности, Лев Николаевич, вызваны вами же — при всем моем, поверьте, искреннем и глубоком уважении к Вашему таланту, я вынуждена согласиться с учёным советом института: нельзя в научных спорах переходить на личности и проявлять такую нетерпимость к чужому мнению! Вы сами сумели поссориться со многими коллегами, в том числе уважаемыми учёными и даже со своим научным руководителем. И остановились в развитии, изучили таджикский язык и успокоились. Для сотрудника института востоковедения этого явно недостаточно. Лично я, хоть университет не закончила из-за войны, свободно говорю по-немецки, по-английски, по-итальянски. Но не беспокойтесь — кстати, поздравляю вас с защитой кандидатской. И заверяю, что когда вы докторскую решите защитить, по интересующей нас и вас теме, полная поддержка с нашей стороны Вам будет обеспечена — стипендия, доступ к архивам, и еще материалы от того же автора (ох, знал бы Лев Николаевич, что это все он сам напишет, через десять, двадцать, тридцать лет!). Будете трудится, станете и профессором…