Я сама захлёбываюсь ядом обид, выплёскивающихся из меня наружу, но ничего с собой поделать уже не могу. Мне хочется, ужасно хочется уколоть её ещё больнее, чтобы Леся почувствовала себя так же, как в тот момент, когда отец, как ни в чём не бывало, заявил мне с порога палаты, что трахает мою обожаемую подругу.

Для него это как чаю мятного попить!

Боже… мятный чай…

И как я сразу не догадалась?

— Ты не права, Алиса. Мы… мы… у нас давно любовь! Александр Палыч — очень благородный человек, зря ты так о нём.

Очень благородный. Такой благородный, что отправился окучивать очередную идиотку в тот вечер, когда его жена умирала от рака.

— Мы поженимся, мы уже решили. — Добавляет Леся. — И тебе придётся смириться!

— Ну, конечно. — Киваю я, стискивая челюсти. Новая волна слёз затягивает глаза. Я пытаюсь продышаться, затем смахиваю влагу с век и вижу, как отец там, под окнами, уже подходит к моей подруге. — Совет вам, да любовь. — Тихо говорю я.

— Зачем ты сказал ей про нас? — Слышится недовольный Лесин писк.

— А как, по-твоему, я должен был объяснить, что знаю про госпитализацию и беременность?

— Мы же договаривались сказать ей позже!

Не желая выслушивать их перепалки, я сбрасываю вызов и отхожу от окна.

Мне не хочется видеть этих двоих вместе. Они мне отвратительны. Оба. И подруга, которая с такой лёгкостью запрыгнула на моего отца и выболтала ему все мои тайны, и отец, который к старости, оставшись один, вдруг воспылал любовью к тому, кто вдвое младше его, а также стал на удивление таким заботливым, что припёрся ко мне в больницу.

Я вытираю слёзы, умываю лицо и начинаю ходить по палате.

Надоело быть беспомощной. Я со всем справлюсь сама: и с ребёнком, и с работой, и с любыми трудностями. Вот только выгоню из себя этот чёртов камень, выпишусь из лечебницы, встану на ноги и всем докажу, что не нужно меня жалеть.

Намотав несколько кругов в узком помещении, я выхожу в коридор.

— Всё хорошо? — Интересуется доктор, столкнувшись со мной в одном из закутков.

— Да. — Словно зомби, отвечаю я, даже не глядя на него. — Замечательно.

И иду дальше.

Сейчас у меня такое состояние, что никакие доктора, даже красавчики, не способны его облегчить.

— Молодец, двигайся больше. — Хвалит меня Анфиса Андреевна.

И я хожу, хожу, хожу.

Хожу после ужина. Когда за окном темнеет, хожу. И когда все ложатся спать, я продолжаю ходить в своей больничной конуре.

А потом меня прорывает.

Я понимаю, что мне нужно хотя бы прореветься. Понимаю, что больше так не могу. И не хочу. Ничего не хочу!

Я осторожно покидаю палату, на цыпочках пробираюсь к лестнице, выхожу и быстро поднимаюсь на последний этаж. Толкаю массивную металлическую дверь, и та, на удивление, легко подаётся. Путь на крышу открыт!

В лёгкие врывается холодный осенний воздух, ветер рвёт волосы, но меня это не останавливает — я решительно выхожу и прикрываю за собой дверь, чтобы никто не помешал. Чувствую, как мороз впивается в кожу, но делаю несколько несмелых шагов. Останавливаюсь, собираюсь с мыслями, а затем продолжаю движение к краю крыши.

Мои плечи расправлены, спина прямая, и я больше не ощущаю холода. Чем ближе подхожу, тем ярче горят огни ночного города. Шаг, ещё шаг, уже кружится голова. Я жадно вдыхаю холодный влажный воздух, ставлю ногу на парапет и позволяю слезам затопить моё лицо.