— На верхние палубы вход воспрещен, — сказал один из них. Не помогли и мольбы Евы: им пришлось повернуть назад.

— О, какие отвратительные люди! — сказала Ева. — Бедный Зепль!

Его превосходительство г-н Лейкос поспал с полчаса, а может быть, минут пятнадцать, а возможно, только пять. Как бы там ни было, он проснулся весь в поту и почувствовал себя намного лучше. Глоток фруктового сока освежил его, и он даже попытался выкурить сигарету.

Как облака, проплывали у него в голове мечты и слова, возвышенные слова, что рождаются лишь в сердце поэтов. «Высочайшая слава смертного — бессмертье!» Это были его собственные слова, произнесенные когда-то на освящении какого-то памятника: где это было, он не помнил. «Солдаты, воины! — воскликнул он тогда, держа в руке цилиндр. — Сражайтесь, не отступая ни на пядь! И если вы падете смертью храбрых, что ж, ангелы бессмертья вознесут вас во храм вечной славы!» Мечты, слова, прекрасные слова! Боли и жар прошли, он превосходно себя чувствовал, приятная слабость разлилась по всему телу. Он зажег сигарету и закинул руки за голову.

В эту минуту что-то загрохотало: не иначе как треснула и обрушилась стена. Однако стена не треснула и не обрушилась: всего-навсего отворилась дверь и, кутаясь в шубку, вошла Жоржетта. Удивленно раскрыв глаза, она уставилась на него.

— Вы все еще не встали, сударь! — возмутилась она. — Я здесь третий раз. Бегаю как дура по пароходу, а вы тут изволите лежать и покуривать!

— Жоржетта, как ты хороша! — сказал Лейкос. — Подойди поближе! Мне лучше, ты рада этому? Какая на тебе прелестная шубка!

Жоржетта нетерпеливо вскинула подбородок и топнула ножкой.

— Далась вам эта шубка! Не вы мне ее подарили и помалкивайте. Да одевайтесь же, наконец: пароход может каждую минуту затонуть.

Лейкос мигом сел.

— Что?! — переспросил он и осекся.

— Вы разве не знаете, что пароход столкнулся с айсбергом?

— Как так? — Лейкос сидел, напряженно выпрямив спину и приглаживая свою белоснежную бородку, от испуга вставшую торчком. — Что ты говоришь, Жоржетта? Откуда мне об этом знать? Я лежал в жару.

— Да, да, каждую минуту! — повторила Жоржетта. — Я сейчас ухожу и больше не вернусь, чтобы вы знали. Sauve qui peut![43] — язвительно сказала она уже в дверях и исчезла.

Лейкос задумался. Sauve qui peut, sauve qui peut! Не могла она так жестоко пошутить! В ее сердце нет места для такой жестокости. Только сейчас он вспомнил, как настойчиво и громко гудел гонг, подавая сигнал тревоги. Да и пароход не двигался…

— Жоржетта! Жоржетта!! — закричал он и, быстро спустив тощие ноги с кровати, засеменил к умывальнику. Наскоро умывшись, он торопливо влез в сорочку, в брюки, боясь, что свет каждую секунду может погаснуть. — Жоржетта! Жоржетта! — Мелкими шажками он сновал по каюте и старчески бессвязно лепетал: — Жоржетта… Солдаты… Ангелы бессмертья вознесут вас во храм вечной славы!..

Облачившись в пиджак, иссохший, изможденный, шатаясь, заковылял он по коридору и, лишь встретив первого пассажира, опять обрел свое достоинство.

— Pardon! — сказал он, отступая в сторону. — Pardon, monsieur!