Вот счастье! Вот счастье-то! Вдвоем с Женей две недели! Только вдвоем! Симочка на это время отпросилась в отпуск, что очень порадовало Ольгу. Они ведь по-прежнему не выносили друг друга и держали, как пишут в газетах, вооруженный нейтралитет – и то лишь потому, что обе опасались при хозяевах выставлять на вид взаимную неприязнь.

Предвкушая, как замечательно станут они с Женечкой проводить время, размышляя, какие забавы для нее придумает, Ольга добежала по Свердловке до главных ворот Мытного рынка, вошла – и сразу ее оглушили крики многочисленных продавцов, спор покупателей из-за цены, лай рыночных собак…

Ольга прошла мимо прилавков, отмечая, что за какой-то месяц цены на Мытном рынке резко снизились. Килограмм помидоров стоил шесть рублей – теперь рубль восемьдесят, капусты – три рубля, а теперь всего шестьдесят копеек, огурцов – два рубля, теперь семьдесят копеек. И все из-за отличного урожая, которым было отмечено в Поволжье лето 1937 года!

Ольга набрала полные сетки яблок, морковки, луку, сложила в прихваченные из дому банки смородину да малину, ну и, конечно, ливер не забыла, и, неся авоськи только что не в зубах, потащила все это к дому.

Она шла по улице Милиционера, которая была ей знакома с детства, когда звалась Ошарской, и привычно опускала голову, избегая глядеть по сторонам, чтобы не встретиться со знакомыми. Горький – не сильно большой город, особенно в его верхней части, – однако можно было только диву даваться, что Ольга никого из этих знакомых ни разу не повстречала. Совсем неподалеку, на улице Максима Горького, издавна именовавшейся попросту Ковалихой и переименованной потому, что здесь стоял дом, где некогда жил знаменитый писатель, жили и Ольгины школьные подруги, но она ни разу не увиделась с ними. Совершенно ничего из жизни минувшей не имело касательства к жизни нынешней, и Ольге иногда всерьез чудилось, что она очутилась в совершенно чужом городе, где не была прежде ни единого разу!

Она боком пробиралась по шаткому деревянному тротуарчику и уже почти дошла до угла улицы Загорского, где стоял дом Васильевых, как вдруг почудилось, будто стрела вонзилась в сердце. Стрелой этой был крик Жени, долетевший до нее!

Ольга ринулась вперед и сумки сами выпали из рук, потому что Ольга увидела черную машину у забора Васильевых.

Яблоки покатились в разные стороны, Ольга чуть не упала, поскользнувшись на раздавленной ягоде, но бежала, бежала, не чуя ног, и мигом оказалась около калитки.

Три человека в форме пытались ее открыть, старательно теребя щеколду. Со стороны их действия казались совершенно бессмысленными, настолько неподвижными были их лица и остекленевшие глаза. А щеколда, которая сдвигалась легким прикосновением, как будто застряла в пазах: не сдвинуть ее с места!

Из кухонного окна на этих троих смотрела Симочка, вытаращив глаза и прижав ко рту полотенце, словно пыталась затолкать внутрь рвущийся из горла крик. На крыльце стоял бледный Василий Васильевич, одной рукой ухватившись за перила, словно ноги его не держали, а другой поглаживая по голове такую же бледную Асю, которая неуклюже плюхнулась на ступеньки и беспомощно пыталась утихомирить орущую во все горло Женю, а девочка билась в ее руках, неотрывно глядя на чужих людей, безуспешно пытавшихся войти в палисадник.