«Трибьюн», 16 ноября 1945 г.

Лишь через несколько лет после того, как я услышал о существовании такой книги, в руки мне наконец попался роман Замятина «Мы», это прелюбопытное литературное явление нашего брызжущего книгоиздательской энергией века. Заглянув в работу Глеба Струве «Двадцать пять лет русской советской литературы», я познакомился с автором и его романом.

Замятин, скончавшийся в 1937 год в Париже, – русский романист и литературный критик, опубликовавший несколько книг как до революции, так и после нее. Роман «Мы» был написан в 1923 году, и, хотя действие там происходит не в России и прямо никак не связано с текущей политикой – это фантазия, перенесенная в XXVI век от Рождества Христова, – к публикации он был запрещен ввиду идеологической невыдержанности. Один из экземпляров рукописи просочился за пределы страны, и роман вышел в английском, французском и чешском переводах, так и оставшись не опубликованным на русском. Английская версия появилась в Соединенных Штатах, и мне так и не удалось раздобыть ее; но французский перевод (под названием «Nous Autres») мне все же в руки попал. Насколько я могу судить, литература это не перворазрядная, однако все же явно незаурядная, и остается удивляться, отчего ни один английский издатель не рискнул опубликовать этот роман.

Первое, что бросается в глаза при его чтении, – кажется, никто на это не обратил внимания, – так это, что ему отчасти обязан своим появлением другой роман – «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. В обеих книгах описывается бунт изначального человеческого духа против рационалистического, механизированного, бесчувственного мира, и в обеих время действия отделено от нашего примерно шестью веками. Сходны и атмосфера, и, в грубом приближении, описываемый тип общественного устройства, хотя у Хаксли меньше политики, в его романе скорее отразились новейшие теории в области биологии и психологии.

В XXVI веке, каким он видится Замятину, обитатели Утопии настолько утратили индивидуальность, что различаются только по номерам. Они живут в стеклянных домах (книга написана до изобретения телевидения), что позволяет политической полиции – Хранителям – легко контролировать все их действия. Все одинаково одеты, и каждого обычно называют «нумер» (такой-то) либо «юниф»[92]. Они едят синтетическую пищу, а отдыхают обычно, маршируя четверками под доносящиеся из репродукторов звуки гимна Единого Государства. Через определенные промежутки времени нумерам предоставляется возможность на час («личный час») опускать в своих стеклянных жилищах шторы. Института брака, естественно, не существует, хотя нельзя сказать, будто в Едином Государстве полностью царит свободная любовь. На занятия любовью выдается нечто вроде талона на питание (розового), по предъявлении которого партнерша нумера по личному часу ставит свою подпись на корешке. Единое Государство управляется ежегодно переизбираемым (всегда единогласно) Благодетелем. Ключевым принципом Государства является то, что счастье и свобода несовместимы. В Эдеме человек был счастлив, но по недомыслию своему потребовал свободы и был изгнан в пустыню. Единое Государство вернуло людям счастье, отняв у них свободу.