— А для себя вы что-нибудь свили? — спросил я веселого краснобая.

— Мы живем по правилу: людям побольше, себе поменьше.

— Железная койка в общежитии — вот наше гнездышко счастья, — подсказал Серега.

Я ухватился за это замечание.

— Для меня найдется такое счастье, ребята?

— За таким счастьем за тридевять земель или в Моссовет ходить не надо, — сказал Трифон Будорагин. — Комендантша железной койкой наградит — радуйся. Закрывай митинг, Вася, пообедать не успеем.

— Устроим, — сказал мне Петр. — Я поставлю тебя к Будорагину. Походишь пока в подсобных. Несколько дней. Потом посмотрим. Есть хочешь? Идем с нами. — Я заколебался, и Петр сразу догадался: — Я заплачу. Идем..,

До конца смены я помогал Трифону Будорагину. Совковой лопатой я поддевал из железного бункера цементный раствор и тонким слоем разливал его перед каменщиком, верстал для него кирпичи. Он укладывал их точно и ровно, как машина, работающая в одном и том же ритме. Без слов, без улыбки, без лишних движений. Тяжелые пряди медных волос затянуты косынкой. Руки, казалось, не знали усталости. Мне стало мерещиться, что Трифон — заведенный, и завод этот бесконечный. Выложив ряд, остановится, ляжет щекой на кладку и, прищурив желтый глаз, взглянет вдоль шнура.

— Подчаливай выше. Так. Натяни покрепче. Закрепляй.

Я втыкал гвоздь в сырой шов — шнур трепетал, как струна. И опять выверенные и спорые движения. Кирпичи шли и шли через мои руки, красные и возмутительно одинаковые... Единственные, пожалуй, предметы на свете, которые не могут доставить человеку радости, — жесткие, румяные, бездушные кирпичи!,. Но, должно быть, это от усталости: я все острее ощущал боль в пояснице и в плечах. Даже армейская закалка не помогала. Неприлично. И мне тогда подумалось: затаилась сейчас где-то в сторонке моя Судьба, наблюдает за мной, и ухмылка ее полна иронии... «Учился, читал умные книги, заучивал наизусть Байрона и Блока. Для чего? Для «культурного» обхождения с кирпичами? Все эти парни и девушки работают так же, даже лучше, не зная книжных премудростей, — у них меньше разочарований...» Я взглянул на Анку. Ей, безусловно, легче — пять или шесть лет школы — больше не нужно, чтобы подавать каменщику раствор.

Когда Трифон объявил перекур, я со сладкой ломотой разогнул спину.

— «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» — спросил я Анку.

— Чего-чего?.. — Анка засмеялась изумленно. — Ты, Алеша, с непривычки заговариваться стал.

Трифон окликнул меня.

— Эй, приятель! — Он лениво кивнул на Анну, выдыхая из широченной груди дым папиросы. — Ты ей на мозги не капай! Соображаешь, про что я говорю?..

Петр Гордиенко отвел меня в сторону.

— Можно дать тебе несколько полезных советов? Трифон и Анка любят друг друга, на днях они поженятся. Трифон ревнив не меньше мавра, учти это... А вообще хорошенько присматривайся к работе Трифона, замечай, как действует этот великий мастер, — я не шучу. Это будет лучше, чем щеголять перед Анной своей эрудицией. Она стихов этих не знает, и смущать ее ни к чему...

Трифон затоптал окурок и взял в руки мастерок. Я стал готовить для него кирпичи... Я представил на миг за спиной у себя Женю. С каким изумлением, с затаенным смешком следила бы она за моей работой. Строитель Города Солнца!.. Кирпич выпал у меня из рук, я смахнул со лба пот. Трифон сочувственно улыбался: