И я ничего не сделал.

Просыпаюсь почти в полной тишине и в горизонтальном положении. Как всегда, внимательно прислушиваюсь. Сквозь терпеливый ритм дыхания Труди, за вдохами и выдохами и легкими скрипами грудной клетки слышатся шепотки и журчания в теле, которое содержится в исправности скрытыми системами ухода и регулировки, как хорошо налаженный город глухой ночью. За стенками — размеренное похрапывание дяди, тише обычного. За окном не слышно уличного движения. В другое время я повернулся бы насколько возможно и снова погрузился в дрему. Но сейчас заноза, одна стрекучая правда вчерашнего дня прокалывает нежную ткань сна. И тогда все, вся наша маленькая труппа охотно просачивается в дыру. Кто первым? С улыбкой мой отец, новые ошеломляющие слухи о его порядочности и таланте. Мать, к которой я прикреплен телесно и привязан любовью и отвращением. Фаллический, сатанинский Клод. Элоди, пристальный гость, ненадежный дактиль. И трусливый я, освободивший себя от долга мести, от всего, кроме мыслей. Эти пять фигур вращаются передо мной, играют свои роли в событиях точно так, как это было, а потом — как могло бы быть и как, возможно, еще будет. Я бессилен управлять происходящим. Я могу только наблюдать. Проходят часы.

Позже меня будят голоса. Я на склоне — это значит, моя мать сидит в постели, откинувшись на подушки. На улице движение еще не такое большое. Предполагаю, шесть утра. Первое мое опасение — возможен утренний визит на вертикальную стену. Но нет, они даже не прикасаются друг к другу. Только разговаривают. Прошлого удовольствия хватит, по крайней мере, до полудня, так что есть время поцапаться, порассуждать и даже посожалеть. Выбрали первое. Мать говорит скучным тоном, каким обычно выражает недовольство. Первая фраза, которую ухватываю целиком, такая:

— Если бы тебя не было в моей жизни, Джон был бы сейчас жив.

Клод, подумав:

— Аналогично, если бы не было тебя в моей.

После этого ответного хода — молчание. Труди пробует снова.

— Ты превратил глупые игры во что-то другое, когда принес эту гадость.

— Гадость, которой ты его напоила.

— Если бы ты не…

— Слушай. Дорогая моя. — В этом ласковом обращении большей частью угроза. Он вздыхает и опять задумывается. Он понимает, что должен быть добрым. Но доброта без похоти, без перспективы эротического вознаграждения дается ему трудно. Слышно по напряжению в гортани. — Все отлично. Не уголовное дело. Все путем. Барышня расскажет все, как надо.